На растительной пище

Веревцов и Алексеев не отлучались от огорода и сторожили свои работы. Веревцов сплёл травяные маты во всю ширину огорода, чтобы закрывать гряды при ночных морозах, которые должны были начаться со дня на день. С парником он возился как с больным ребёнком, то открывая его, чтобы огурцы погрелись на солнце, то поспешно закрывая опять при первом намёке на охлаждение воздуха. Цветы расцвели и отцвели, но ему некому было дарить букеты, ибо ни одной дамы не было в городе, и, в конце концов, он сосредоточил все свои упования на прозаических, но более полезных дарах огородной Помоны.

Вечерняя заря снова оторвалась от утренней, и тёмный промежуток становился всё длиннее. Комар, мошка, всяческий гнус первой половины лета ослабели и стали безвредны, настало самое лучшее время полярного года. Днём было тихо и тепло, но в полночь, если небо было ясно, холод давал себя знать. Работы около огорода было совсем мало. Алексеев стал ставить сети по речке в трёх верстах от их усадьбы. У них теперь была своя небольшая лодка, и они ездили вдвоём на высмотр рыбы. По берегам речки они начали заодно собирать в груды сухой лес, намереваясь вывозить его зимою по санной дороге. Веревцов затеял сплавить плот, и вчерашний день до позднего вечера компаньоны сгруживали брёвна на вольной воде и связывали их вместе гибкими тальничными ветвями.

Солнце только что взошло, и густая роса, осевшая за ночь на траву, поднималась ему навстречу белыми клубами тумана. На дворе было сыро и довольно прохладно, но в юрте, где топился ежедневно камин, было сухо и тепло. Компаньоны устали вчера от мокрой работы и разоспались на славу. Алексеев вообще теперь спал очень крепко, как будто хотел вознаградить себя за зимние страхи и бессонницы. Вдруг со двора долетел жалобный звон разбитого стекла. Веревцов поднял голову, посмотрел вокруг себя и сел на постели; он, очевидно, не мог понять, в чём дело. Звон повторился, сопровождаемый собачьим визгом. Веревцов сорвался с постели и, как был, без сапог и в одном белье, выбежал на двор. Зрелище, представившееся ему, чуть не заставило подняться его волосы дыбом.

Какой-то предприимчивый щенок, перебравшись через ограду, вздумал выбрать себе беговой ареной стеклянную крышу парника и до тех пор бегал взад и вперёд, пока одно стекло, некрепко державшееся, раскололось пополам, и половина упала вниз. Щенок был настолько неловок, что провалился в отверстие, но уцепился передними лапами за деревянную раму и, стараясь выкарабкаться, сломал остаток стекла. Он, очевидно, обрезал себе лапу, ибо подошва была в крови, которая испачкала также косяк рамы и упала несколькими розовыми капельками на гладкую поверхность стекла. Он бился и царапал когтями раму и всё балансировал, отказываясь свалиться вниз и не имея достаточно опоры, чтобы вылезть наружу.

-- Что ты делаешь? -- воскликнул Веревцов, обращаясь к щенку как к человеку.

При виде набегающего врага щенок взвизгнул и усиленно рванулся из стеклянной западни.

-- Пошёл, пошёл! -- отчаянным голосом кричал Веревцов. -- Огурцы потопчешь!..

Щенок сделал последнее усилие и, выскочив из парника, пустился прыгать по капустным грядам. Веревцов вдруг схватил обломок жерди, валявшийся на земле.

-- Я буду защищаться! -- крикнул он ещё громче прежнего и, размахивая оружием, пустился в погоню за четвероногим неприятелем.

Две другие собаки появились, неизвестно откуда, как будто выросли из-под земли и принялись метаться взад и вперёд, увеличивая суматоху. Алексеев выскочил из юрты тоже с палкой и сделал на собак такое стремительное и удачное нападение, что они сразу перескочили через изгородь в том месте, где она была пониже. В левом углу огорода он отыскал подкоп и стал тщательно разгребать землю, увеличивая лазейку.

-- Что вы делаете? -- удивлённо спросил Веревцов.

Он совсем запыхался не столько от беготни, сколько от волнения: это было его первое сражение с живыми существами.

-- Петлю наставляю! -- свирепо объяснил Алексеев. -- Пусть хоть одна попадёт. Надо их проучить.

Он приладил в отверстии подкопа крепкую верёвочную петлю с тем расчётом, чтобы она соскользнула на шею первого дерзкого животного, которое попытается пробраться в ограду.

-- Вяжите покрепче! -- поддерживал его Веревцов. -- Пусть попадут!.. Они нападают, мы будем защищаться.

Воинственные страсти, которые дремлют в каждой, даже самой мирной груди, проснулись и у Веревцова, и он готов был защищать свои посадки от всего света.

Однако, драгоценные огурцы были совершенно невредимы.

Только двух стёкол не хватало в парнике, но Алексеев придумал заменить их налимьей кожей, из которой туземцы сшивают волоковые окна.

Небо хмурилось, как бы сочувствуя огорчению двух товарищей. Подул холодный северный ветер. Несмотря на приближение полудня, воздух становился холоднее. Тучи были какого-то странного светло-кофейного, почти желтоватого цвета.

-- Будет снег! -- сказал Алексеев, внимательно посмотрев на запад.

-- Какой снег!? -- протестовал Веревцов. -- Теперь ведь лето!..