На растительной пище

Веревцов с изумлением смотрел вокруг себя; он не узнавал своего жилища. Его новый товарищ успел за несколько часов переделать невероятное множество дела. Пол был чисто выскоблен и вымыт. Все окна освобождены из-под травяной покрышки, и оконные льдины оскоблены от инея. Даже кровать Веревцова была тщательно выскоблена и вытерта тряпкой.

Вместо верстака стояло другое ложе, сбитое из деревянных плах, но живописно задрапированное одеялом. Стол был застлан скатертью, и на нём горели две стеариновые свечи. Даже камин был выбелен мелом. В глубине его перед огромной загнетой горячих углей стоял готовый чайник с чаем и три горшка с различными снедями.

-- Каково? -- спросил Алексеев с наивным торжеством. -- Видите, какой я проворный!?. Уже домой сбегал и вещи привёз, да и салазки вместе, пускай тут стоят!..

Он проворно разгрёб загнету и затопил камин.

-- И фонарь я тоже склеил, -- продолжал он, -- из рыбьей кожи. Думаю, нужно маяк устроить, а то Василий Андреевич дорогу не найдёт.

-- А дров у меня много, -- прибавил он, помешивая в камине, -- мы их перевезём на салазках. Во всю зиму не истопишь.

-- Теперь садитесь, угощайтесь!..

Он стащил с Веревцова куртку и усадил его на место с такой осторожностью, как будто Василий Андреич был расслабленный.

-- Видите, я ужин сварил! -- указал он на горшки. -- Суп с грибами, каша. На обоих хватит... Я тоже не буду есть мясо как вы. Я хочу жить, как вы живёте.

Василий Андреич слушал с удивлением, не совсем доверяя превращению своего гостя, но Алексеев тотчас же угадал его мысли.

-- Мы с вами всё так жить будем, -- сказал он, -- вы не думайте. Лишь бы они не ходили... Будем жить как в браке. Я буду муж, а вы будете жена, или, если хотите, вы будете муж, а я буду жена. Или будем два мужа, или две жены, как вам угодно.

Настроение его было несколько шумно, но он весь сиял от радости.

-- Лишь бы они не ходили сюда! -- повторял он. -- Вот увидите, что мы наделаем. Лишь бы в покое нас оставили!..

Он был так возбуждён своими новыми надеждами, что после того, как свечи были погашены, и они улеглись спать, ещё неоднократно окликал Веревцова.

-- Видите, видите!? -- повторял он. -- Их нет. Вы запретили им ходить... Пускай же они не ходят! Увидите, как мы будем жить!..

Утомлённый Веревцов не слушал и заснул; но и во сне ему мерещилась оригинальная фигура, полузанесённая снегом и похожая на лешего, стоявшая на крыше с фонарём на длинной палке и бормотавшая как заклинание:

-- Пускай они не ходят! Не надо их! Пускай они не ходят!

Снег в этом году сошёл довольно рано, но река всё не могла вскрыться. Днём солнце пригревало, мёрзлая земля оттаивала и раскисала на припёке, но к полуночи опять становилась твёрдою как камень. Трёхаршинный лёд так крепко примёрз закраинами к тинистому берегу, что даже неустанная сила бегущей воды всё ещё не могла оторвать его долой и унести с собою. Веревцов и Алексеев возились с утра до вечера, обстраивая будущие огороды. Длинные рамы парника уже стояли на южной стороне юрты, поблёскивая на солнце новыми стёклами. Многие стёкла разбились, но Алексеев искусно склеил их замазкой собственного изобретения из творогу, смешанного с песком и рыбьим жиром, и они действовали, как ни в чём не бывало. За парником тянулись гряды, окружённые забором; некоторые были даже вскопаны, несмотря на ночные заморозки. Семена были высажены в горшки и деревянные латки. К полудню их выносили на двор и расставляли на крыше длинными рядами, а к вечеру убирали в юрту.

Теперь юрта имела более весёлый вид. Сталактиты давно оттаяли, и несколько времени тому назад Алексеев дошёл до такой предприимчивости, что заново оклеил все стены газетной бумагой к великому ущербу куля с мукой, стоявшего за печкой, из которого он брал муку для клейстера. С самого своего переселения к Веревцову, он тоже стал вегетарианцем, и перемена пищи, по-видимому, благотворно повлияла на его здоровье. Кошмары почти совершенно исчезли, особенно с наступлением весны, и в настоящее время он равнодушно относился к тому, ходят или не ходят гости в юрту. Заинтересоваться опять общением с другими он не мог, ибо его общественные интересы были убиты зимними невзгодами.