На растительной пище

Рядом с нею с обеих сторон стола сидели две пары гостей, так что два человека, сидевшие друг против друга, составляли пару. Эти пары, видимо, обособились и даже раздвинулись, насколько позволяло место. Первая пара играла в дураки, перебрасывая через стол ужасные карты, закруглённые как эллипс. Справа сидел Полозов, огромный человек, с волосатыми руками и большой круглой головой, крепкой как голова тарана. Верхняя часть его фигуры, возвышавшаяся над столом, имела в себе что-то слоновье. Когда, увлекаясь игрой, он перемещался на стуле и, чтобы сделать свою позу удобнее, поднимал и ставил ногу на новое место, из-под стола раздавался стук каблука, подбитого железной подковой, широкого и крепкого как копыто.

Партнёр, сидевший слева, был, напротив, так мал, что голова его насилу поднималась над столом. Это была тоже большая голова с растрёпанными чёрными волосами, маленькими чёрными глазами, подозрительно глядевшими из-под косматых бровей, и длинной бородой, конец которой уходил под стол. Она заслужила своему обладателю имя Черномора, которое пристало так крепко, что многие приятели совсем забыли его настоящее имя. Туземцы сделали из этого имени фамилию и называли маленького человека с большой бородой Черноморов. Ему не везло, и он горячился и с азартом бросал карты на стол, каждый раз высоко приподнимая руки, чтобы не стукнуться локтем.

-- Ходи, ходи, Семён! -- нетерпеливо покрикивал он на своего огромного противника, который, действительно, как-то мешковато справлялся с картами.

По-видимому, для того, чтобы приводить в действие такую тяжёлую машину, каждый раз требовалось несколько лишних секунд против обыкновенного.

Вторая пара гостей вела теоретический спор и так погрузилась в него, что не обращала никакого внимания не только на присутствующих, но даже и на совершенно остывший чай, стоявший перед ними на столе. Они судили умирающий девятнадцатый век и тщательно разбирали его подвиги и преступления, чтобы произнести окончательное решение. Банерман, маленький, бойкий, с задорными серыми глазками и клочковатой мочальной бородкой, был обвинителем и перечислял завоевательные войны и междоусобные распри. При каждом новом факте он весь подскакивал на скамье и размахивал рукой, как будто бросая в противника метательное оружие.

Калнышевский, с красивым, но усталым лицом, большими бледно-голубыми глазами и окладистой русой бородой, защищал обвиняемый век на статистической почве. Статистика была его страстью. Он запоминал целые груды цифр, даже самых ненужных, по преимуществу из календарей, так как другие статистические издания не доходили до Пропадинска. Спорить с ним было трудно, так как он быстро переводил вопрос на почву подсчётов и забрасывал противника числовыми данными. Он мог сообщить точные размеры земледелия и промышленных производств даже в вассальных княжествах Индии и в мелких султанствах Борнео. Он заставил Банермана перебрать государство за государством и уже успел оттеснить его в Испанию на крайний юго-запад Европы, но Банерман ни за что не хотел сдаваться.

-- Что такое Испания?.. -- настаивал он. -- У неё даже колоний почти не осталось, -- только Куба и Филиппинские калачи!..

-- Какие калачи? -- с любопытством спросил Черномор, сдававший карты. -- Филипповские?

Он не слушал спора, но долетевшие слова невольно привлекли его внимание.

-- Филиппинские острова! -- поправился Банерман со сконфуженным лицом.

Он страдал припадками афазии, в особенности неожиданные ассоциации идей заставляли его произносить совсем не те слова.

-- Го-го-го! -- пустил Полозов густо и громко. -- Опять банерманизм!.. Это ещё лучше сегодняшней бороны!..

Полозов жил в одной избе с Банерманом, и не дальше как сегодня утром Банерман, желая попросить гребёнку, чтобы расчесать бороду, попросил у него кратко "борону".

-- Молчи, дурило! -- огрызнулся Банерман. -- Сапожник, знай свои колодки! -- прибавил он не без язвительности, указывая на карты, разбросанные по столу.

-- Ах ты, образина! -- возразил Полозов, протягивая мохнатую десницу и делая вид, что хочет схватить сожителя за шиворот. -- Нахалище ты этакий!

Даже от слов он любил употреблять увеличительные формы.

Банерман схватил вилку и без дальних церемоний ткнул ею в протянутую руку.

-- Не лезь! -- угрожающе предупредил он. -- Ты -- Мишанька!

-- Дурилище ты этакий! -- прибавил он в тон Полозову. -- Отвяжись без греха.

Черномор сразу пошёл пятью картами.

-- Ты -- дурак! -- воскликнул он торжествующим голосом. -- Я выиграл!..

Это была первая игра, выигранная им за этот вечер.

Полозов нахмурился и зевнул.

-- Ну, довольно! -- сказал он, отодвигая скамью и вытягивая свои длинные ноги из-под стола. -- Сколько за тобой конов, Черноморище?

-- 1.720! -- полумашинально вставил Калнышевский в самую средину испанских статистических цифр.

-- 1.720 игр! -- повторил он, видя, что собеседники не понимают и принимают эту новую цифру тоже за испанскую.

Игроки, по его предложению, вели точный счёт выигранным и проигранным партиям, но и здесь он помнил итоги лучше всех.

Маленький человек сделал кислое лицо.