На растительной пище

Ястребов опять не ответил. Время от времени на него находило странное состояние, похожее на столбняк, и он просиживал целые дни на одном и том же месте, не делая движений и не говоря ни слова. Сознание, однако, его не покидало, и в сущности это был не столбняк, а скорее преддверие нирваны, в виде непобедимого равнодушия ко всем внешним и внутренним проявлениям жизни.

-- Ну же, вставайте! -- не унимался Веревцов.

Он даже взял Ястребова за руку и сделал попытку стащить его с места.

Седобородый охотник вдруг поднялся на ноги и, отодвинув Веревцова в сторону, вышел из избы. Василий Андреевич с удивлением заметил, что на поясе его ещё болтаются вчерашние куропатки. Несколько штук было разбросано по постели, и одна оказалась совершенно сплющенной. Столбняк, очевидно, нашёл на Ястребова ещё вчера, тотчас же по возвращении из лесу, и он просидел на кровати целые сутки.

-- Съешьте что-нибудь! -- воскликнул Веревцов, выскакивая вслед за приятелем.

Он соображал, что Ястребов не принимал пищи со вчерашнего дня, и в то же время опасался, что он опять уйдёт в лес.

Ястребов даже не обернулся. Он уходил крупными шагами по дороге, которая вела на другую сторону речки в лучшую часть города. Веревцову ничего не оставалось, как последовать сзади.

Охотник перешёл через мост и, пройдя несколько десятков шагов, свернул к большой избе, в окнах которой, несмотря на ранний час, уже светился огонь.

К новому удивлению Веревцова, это был именно тот дом, который и он собирался посетить. Однако, вместо того, чтобы тотчас же зайти, он медленно прошёл до самого конца улицы и так же медленно вернулся, как будто делая прогулку. Ему почему-то хотелось, чтобы Ястребов прежде обсиделся и пришёл в более нормальное состояние.

Обширная изба выглядела сравнительно с жалкими логовищами Веревцова или Ястребова как настоящий дворец. Гладко оструганные стены были даже украшены олеографиями "Нивы" в простых деревянных рамках. В левом углу стоял верстак, и весь угол был обвешан столярными инструментами. Посредине стоял большой деревянный стол, на котором кипел самовар, и горели две сальные свечи.

Огромные льдины окон весело играли, отражая лучи этого света. Широкая кровать скрывалась за ситцевой занавесью, а в глубине комнаты, в красном углу, стоял ещё стол. У этого стола сидел Ястребов и, как ни в чём не бывало, пил чай. За столом хозяйничала молодая и очень миловидная женщина, с быстрыми и чёрными глазами и нежным румянцем на смуглых щеках цвета дозревающей сливы. Тонкие брови её были слегка приподняты наружным углом. Руки были малы и красивы, просторная ситцевая блуза не скрывала крепких и стройных форм. Когда она разливала чай и разносила его гостям, каждое движение её было исполнено свободы и грации.

Рядом с ней сидел ещё молодой человек с меланхолически задумчивым лицом и каштановыми кудрями, ниспадавшими до плеч. Он сидел, несколько пригнувшись к столу, и с сосредоточенным вниманием пилил большим подпилком какую-то железную штучку, закреплённую в столовой доске. Подпилок оглушительно визжал; но никто не обращал на это внимания, и гости так непринуждённо разговаривали, как будто в комнате царила полная тишина.

Молодой человек с подпилком некогда изучал филологические науки в специальном заведении и даже избрал было своей специальностью латинский язык. Быть может, поэтому, в настоящее время в силу закона противоположностей он был лучшим и, можно сказать, универсальным ремесленником в Пропадинске. Разнообразие его занятий совершенно не поддавалось описанию; он обжигал кирпичи и чистил стенные часы, запаивал старые чайники и делал выкройки для дамских платьев. Спрос на его работу был неслыханный, местные обыватели считали его всезнающим и не давали ему покоя, да он и сам не хотел иметь покоя и даже за обедом не выпускал из рук подпилка или стамески. Плату он получал по преимуществу продуктами, и в его квартире было нечто вроде постоянного бесплатного табльдота для всех желающих.

Он женился почти тотчас же по приезде на Пропаду, во время случайной поездки по округу, и необыкновенно счастливо, хотя его будущая жена знала только тайгу и тундру и до замужества даже никогда не была в Пропадинске. Но молодая якутка так быстро научилась говорить по-русски и освоилась со своим новым положением, что уже через шесть месяцев могла сделать свой дом притягательным пунктом для всех членов колонии. Из неё, между прочим, вышла хорошая хозяйка, и она научилась даже удачно приготовлять невиданные русские блюда, насколько хватало припасов на Пропаде.