-- В позапрошлом году выпал снег по колено, -- сказал Алексеев, -- в июле, в конце. Мы думали, река станет.
-- Да вот, он идёт! -- прибавил Алексеев, указывая на несколько белых пушинок, промелькнувших в воздухе. -- Лёгок на помине...
Компаньоны бросились закрывать гряды циновками. Снег тотчас же перестал, но температура упорно понижалась. Ветер становился крепче и пригонял с севера всё новые тучи светло-кофейных облаков. Первый августовский утренник готовился на славу.
К ночи облака поредели и разорвались клочьями, солнце зашло в ярко-багровом зареве. Стало так холодно, что земля сразу окостенела и звенела под ногами как осенью. Лужи покрылись тонким ледяным салом, даже в колоде водопровода вода подёрнулась льдом.
Компаньоны покрыли парник всеми циновками и тряпками, какие нашлись в юрте. Даже одеяла с постелей пошли в ход, хотя и в юрте с непривычки стало холодно. Но Алексеев топил камин как зимою.
К полночи настал настоящий мороз. Компаньоны двадцать раз выходили проведывать огород, но на дворе было темно, только холодный ветер щипал уши и щёки. Против этого холода нельзя было ничего сделать, разве только втащить парник и все гряды в дом.
Наконец, вернувшись со двора в десятый раз, Веревцов улёгся на кровать и повернулся к стене, демонстративно делая вид, что хочет заснуть. Алексеев опять поставил дров в камин и стал варить себе чай, но и он больше не выходил на двор.
С утра стало теплее; ветер сошёл на запад, тучи опять сгустились, и пошёл дождь. Теперь можно было открыть и осмотреть гряды. Оказалось, что капуста, лук и картофель, выращенные на вольном воздухе, сумели выдержать холод и мало пострадали. Но бедные огурцы окостенели в своей деревянной коробке. Самые крупные листья свернулись точно от огня, и большая половина стеблей наклонила голову вниз, как бы признавая себя побеждёнными.
Веревцов смотрел, смотрел на маленькие зелёные огурчики, которым уже не суждено было вырасти, и вдруг погрозил тучам кулаком. В защиту своего огорода он был готов на борьбу даже с небесами, но этот враг был слишком могущественен, и против него не помогали ни палки, ни петли.
После первого утренника опять настала ясная и тёплая погода. Первый приступ осенней ярости истощился сразу и снова дал передышку испуганной природе. Парник наполовину увял, но огородные гряды процветали, как нельзя лучше. Картофель и репа были в земле, но капустные вилки побелели, завивались всё крепче и крепче и лежали на земле как большие светло-зелёные ядра. Жители туземные и пришлые стали съезжаться. Около юрты каждый день опять являлись любопытные посетители. Капуста завилась в Пропадинске в первый раз. Поп и исправник прислали просьбу продать им часть капусты. Они тоже питались рыбой как и все остальные жители, и свежие овощи были для них новинкой.
Наконец, наступил апофеоз. Все наличные члены колонии собрались в огород. Мальчишки со всего города тоже сбежались любоваться, как русские люди делят земляную еду.
Овощи были выдерганы, срезаны и сложены в кучу. Луку и картофелю было мало, но редька, репа и морковь лежали грудою; главное же украшение составляли двести больших вилков капусты, сложенных вместе в большой белый холм. На этот раз Веревцов не стал устраивать лотереи. Он взял себе с Алексеевым пятую часть сбора, а остальное поделил поровну между всеми.
Никакие отговорки не помогали.
-- Я даже исправнику послал, -- сурово возражал Веревцов, -- и попам. И они взяли. Тем более вы!.. А нам вдвоём сорок кочней довольно за глаза...
В конце концов, на свежем воздухе около юрты устроился импровизированный праздник. Дамы сварили обед со свежими овощами. Горский сходил в город и достал у одного из своих многочисленных клиентов две бутылки наливки, а Полозов принёс спирту из кабака.
После обеда на гладкой площадке перед водопроводом устроились даже танцы.
Банерман так разошёлся, что сказал Веревцову речь:
-- Ты! -- сказал он. -- Ты!.. Великий ты!.. Ты открыл в Пропадинске новую земледельческую эру. Остаётся только изменить климат и уничтожить мерзлоту почвы, и вокруг Голодного конца будет процветать даже пшеница.
Где прежде в Капитолии судилися цари
затянул Черномор тонкой фистулой. Маленький человек очень любил пение и всегда брал на себя роль запевалы.
Там в наши времена сидят пономари,
отвечал Полозов грубым, как бы даже одутловатым басом.
Где прежде процветала троянская столица,
Там в наши времена посеяна пшеница!
Банерман достал гребёнку и папиросной бумаги и подыгрывал с большим искусством, Ястребов трубил в трубу, свёрнутую из двух газетных листов.
Ковзариум, ковзариум,
Три бом-бом-бом, три бом-бом-бом!.. --
далеко разносился припев, знаменуя наступление новой земледельческой эры на реке Пропаде.