На разломе двух времён. 80-е

Публичное изложение кандидатами своих программ (не говоря уж о предвыборных встречах и агитации), вопросы из зала, жаркие дебаты, крики, смех и результирующее голосование, где голоса разделились примерно поровну: 49 % и 51 %.

Здесь каждый голос имел значение, их пересчитывали несколько раз.

В СССР результат при любых голосованиях был около 100 %, в худшем случае – 95 %. Но чтобы разница в голосах была мизерной – такого я еще не видел.

Это – первое, что удивило на ФАЛТе и заставило поверить, что я попал в уникальное место, в сообщество свободных людей.

«Тут будет интересно, ярко и живо! Тут не будет рутины».

P.S.

Через два года в этом актовом зале будут голосовать уже за меня, выбирая секретарем комитета комсомола факультета. Это станет для меня главным событием физтеховской жизни, которое, возможно, и определило судьбу.

Брежнев, Андропов, Черненко… (Март 1985)

Они умирали один за другим.

В ноябре 1982-го на трибуне мавзолея с траурной речью над гробом Брежнева выступал Андропов. Советские люди увидели его тогда впервые.

Мы, конечно, много раз наблюдали его на фото среди других членов Политбюро ЦК КПСС. Этот ряд однообразных портретов висел по всем городам, их носили на всех демонстрациях, но все они сливались в единый строгий ряд неподвижных начальников.

Брежнев был единственным лидером, на которого смотрела страна, остальные просто стояли рядом, мы их не замечали.

На тех похоронах мы впервые увидели Андропова живьем.

Он говорил ровным, уверенным голосом, руководя этим траурным митингом. Тот факт, что Андропов долгие годы возглавлял КГБ, лишь подтверждал увиденное – пришел серьезный сильный человек.

Первый шок от смерти предыдущего бессменного генсека был недолгим. Жизнь продолжилась, как и шла, ничего не поменялось. Каких-то новых установок или инициатив по реорганизации советского общества Андропов сходу не объявил, а дежурные слова про усиление дисциплины были правильно восприняты.

Народ, может, и смеялся над перегибами этой «борьбы», когда дружинники стали вдруг устраивать «облавы» в кинотеатрах на дневных сеансах, выискивая прогульщиков и тунеядцев. Это было само по себе забавно, но, с другой стороны, все мы видели, что в реальной жизни с дисциплиной на рабочих местах были нелады. И наведение тут порядка люди приняли с пониманием. Тем более от человека, который пришел из КГБ. Этот точно будет усиливать дисциплину. Но чего-то чрезвычайного не происходило, жизнь быстро закрутилась чередой обычных забот и новых пятилетних планов.

И потому полной неожиданностью всего через год на нас свалилась новость, что умер уже… Андропов.

И снова та же картинка Колонного зала Дома союзов, убранного траурными лентами, и бесконечная вереница людей, флагов, венков и орденов на подушечках. Смерть Андропова страна восприняла спокойно, даже с некоторым азартом. Мы цепко наблюдали за длинным рядом руководителей, выстроившихся в последний почетный караул у гроба покойного.

Кто будет следующий?

Фамилия Черненко, названная диктором центрального телевидения как фамилия нового Генерального секретаря, вызвала, скорее, непонимание и недоумение. Его мы тоже увидели тогда живьем впервые. Но если Андропов с трибуны мавзолея говорил уверенно и четко, то речь Черненко явно показывала – это ненадолго. Константин Устинович говорил уставшим голосом больного пожилого человека.

Один глубокий старик сменил на посту другого.

Эта череда генсеков рассеяла сакральность верховной власти. Они такие же смертные. Кроме того, обстановка вокруг показывала, что от их смены ничего сверхординарного не происходит. В стране ничего не изменилось с приходом Андропова, все оставалось на местах и при Черненко. Значит, будет все также и при ком-то другом.

Я поступал в техникум при Брежневе, а уезжал поступать в Москву уже при Черненко, за короткие четыре года учебы сменилось три Генсека. А еще через год умер и Черненко.

13 марта 1985-го на трибуну очередного траурного мавзолея поднялся Горбачёв.

Он был в каракулевой шапке, как и остальные окружавшие его члены Политбюро.

Когда телекамеры застыли, чтобы показать нового Генерального секретаря, с первыми же его словами «Товарищи, мы провожаем в последний путь…» вдруг громко закаркали вороны, залетевшие стаей на Красную площадь и случайно попавшие в кадр.

Страна хоронила в тот день не просто очередного Генсека, а эпоху, до конца которой оставался всего месяц.

Горбачёв (Весна 1985)

Он был первый, кто заговорил без бумажки.

Все предыдущие Генсеки выступали исключительно с заранее написанным докладом. Это был их стиль, обязательный элемент формального «этикета» Генерального секретаря ЦК КПСС.

Там было все по плану: вступление, основная часть, заключение, вывод. Мы к этому привыкли, хотя это вроде бы и не соответствовало «революционным» корням советского строя. Социалистическое государство родилось из революции. У его истоков стояли пламенные борцы – яркие ораторы. В книжках по истории писали, что Ленин был настоящим трибуном, он мог увлеченно и свободно вещать на широкую аудиторию.