На разломе двух времён. 80-е

Это очень необычно – знакомиться с автором, его мыслями и идеями, начиная с конца, а не с начала. Возможно, если бы я начинал, как и все, с «Ивана Денисовича», я бы так и не дошел до его самой важной книги, которая стала одним из главных трудов всей его невероятной жизни.

Простым советским парнем Солженицын ушел на войну. Воевал в артиллерии и тайно вел дневник с запретными мыслями о Сталине и стране. За этот дневник и подозрительные письма уже под конец войны его арестовывают и отправляют на Лубянку, а дальше срок – восемь лет лагерей и пожизненная ссылка.

Истощенного, переболевшего и победившего в лагере рак, его выпустили 1956-м, при Хрущеве. Все эти годы он продолжал что-то писать для себя, без всякой надежды, что эти вещи когда-то увидят люди. Только выйдя на свободу в первые годы оттепели, он смог напечатать свой рассказ «Один день Ивана Денисовича» как реальные воспоминания о жизни в лагерях.

Его публикуют в «Новом мире», и через год Солженицына уже принимают в Союз писателей СССР. Но советская писательская слава, как и оттепель, длились недолго, и уже при Брежневе он уходит, по сути, в подполье и тайно пишет свой главный роман советского времени – «Архипелаг ГУЛАГ».

За этот роман в 1974-м, когда Солженицыну было уже 56 лет, его высылают из СССР, и он уезжает в Америку. Но там он не превращается, как многие уехавшие диссиденты, в оголтелого антисоветчика, а поселяется затворником в далеком лесном штате Вермонт. Уединяется, чтобы написать главную книгу своей жизни… о февральской революции 1917 года.

Если, живя в СССР, он выискивал по крупицам свидетельства о сталинских репрессиях и лагерях для «Архипелага», то теперь, в Вермонте, он начинает собирать материалы о февральской революции для «Красного колеса». Обратившись к историкам и потомкам эмигрантов в Америке и Европе, он подбирает огромное количество книг, документов, писем и телефонограмм тех лет, чтобы написать этот документальный роман-эпопею.

Биографию Александра Исаевича уже свободно печатали перестроечные газеты и журналы, но самих его работ и книг никто толком не читал, их просто еще не успели издать. Я начал читать Солженицына сразу с «Красного колеса».

Роман мгновенно поразил меня своей основной мыслью: Октябрьская Революция – совсем не главное событие XX века, как нас учили, начиная со школы, а проходной эпизод, мелкий переворот. Она – лишь трагическое следствие другой, основной русской катастрофы – февральской. Именно в феврале, с отречения царя и с началом работы Временного правительства, и начнет раскручиваться тот маховик трагедий и катастроф, который и приведет к Октябрю.

А далее огромное «красное колесо» покатится по вчерашней великой России, чтобы перемолоть всех: царедворцев, крестьян и рабочих, кадетов, социал-демократов, монархистов и эсеров. И потом окончательно кровавым сталинским катком уравнять уже всех.

Это понимание «демократической» февральской революции как основного узла русской трагедии стало открытием и откровением. Оно сразу многое объясняло.

Но тут же стало заметно, что книгу почему-то не замечает «демократическая» пресса. Куски и узлы романа печатали тогда одновременно в различных журналах и изданиях, но никаких детальных рецензий или научных обсуждений не проходило. Казалось бы, роман вышел очень вовремя. У нас как раз в это время разворачивалась своя «демократическая» революция, запущенная Горбачёвым. Куда она приведет? На какие исторические аналоги и параллели нужно опереться, чтобы не повторять ошибок? Уже тогда было очевидно, что уроки того февраля для нас очень важны. Но ни те, кто был у власти, ни те, кто к ней рвался, на эти уроки уже не обращали внимание.

Я читал роман с упоением. Это был одновременно и детектив, и «стенограмма» заседаний Государственной Думы. Отчеты царского правительства, декреты Временного правительства и новоявленного Совета народных депутатов перемешивались с точной географией мятежа, вплоть до улиц и закоулков столицы империи.

Куда бежали, в кого стреляли взбунтовавшиеся солдаты запасных батальонов в ту роковую февральскую ночь в Петрограде? Там сконцентрировался в тот момент сгусток нервов русской истории, чтобы запустить это неотвратимое… «красное колесо».

Переворот сознания (1990)

Когда на улицах Москвы в 1991-м я впервые увидел приклеенную к стене листовку «Ельцин – Первый Президент РСФСР», я уже был его противником!

Переворот сознания, от безусловной поддержки лидеров-трибунов Межрегиональной депутатской группы (Афанасьева, Сахарова, Ельцина, Собчака) до полного их неприятия произошел за два года. Мои убеждения и мировоззрение поменялись на 180 градусов, полностью и необратимо.

Если еще весной 89-го, я, как и все вокруг, был всецело за перестройку, демократию и гласность, за Горбачёва, Ельцина и Сахарова, то к середине 1991-го я стал закоренелым противником скороспелых «демократических» реформ и болтовни о гласности.