Читаем На разломе двух времён. 80-е полностью

В 1990-м в журнале «Звезда» впервые напечатали кусок из «Красного Колеса» Солженицына, «Август Четырнадцатого». До февральской революции было еще далеко, почти три года. Но запах назревающей катастрофы уже ощущался. Через несколько месяцев в «Нашем современнике» вышел следующий узел романа – «Октябрь Шестнадцатого», и до исторического разлома оставалось всего четыре месяца.

Я жил тогда каждую неделю в ожидании нового номера. Литературные журналы с их многотысячными тиражами сражались за право первыми издать Солженицына и потому очередные главы-узлы выходили в разных изданиях. Журналы грудами скапливались в комнате нашей студенческой общаги. В конце 90-го в «Неве» наконец-то напечатали «Март Семнадцатого», ключевой узел романа о последних днях великой Российской империи.

Примерно в это время я и стал другим человеком.



Все, что происходило тогда на экранах телевизоров: прямые эфиры заседаний Верховного Совета РСФСР, Съездов народных депутатов СССР, дебаты Горбачёва с Ельциным – все это я стал воспринимать исключительно в свете надвигающегося… октябрьского переворота в 1917-м в изложении Солженицына. Мыслями я жил в двух измерениях: в сегодняшних днях, начала 1990-х, и одновременно в тех далеких, весны 1917-го.

Второе действие романа под условным названием «Народоправство, Апрель Семнадцатого», напечатал «Новый мир». К этому моменту я уже ненавидел все бутафорские «демократические» перемены нашего времени и словоблудие новых российских младореформаторов типа Бурбулиса и Гайдара. Последние главы романа «Октябрь 17-го» и «Ноябрь 17-го» вышли с опозданием почти в год, поставив последнюю жирную точку в формировании моего мировоззрения.

С тех пор я за все консервативное и против всего либерального.

P.S.

Это восприятие мира родилось именно тогда, в начале 1990-х, когда перед глазами одновременно прокручивались и взаимно перекручивались две исторические драмы: развал великой Российской Империи в 1917-м и великого Советского Союза в 1991-м.

Выборы

(Весна 1990)

Весной, на волне политического бурления, я решил пойти в депутаты.

Вокруг все кипело, прошедший Съезд народных депутатов СССР неожиданно вывел на сцену совсем неизвестных людей. Народ хотел видеть во власти новые лица. В союзных республиках или в дальних регионах голосовали, как обычно, за секретарей обкомов, директоров заводов и институтов. В глубинке Съезд народных депутатов воспринимался как вчерашний Съезд КПСС, туда выдвигали видных начальников или почетных рабочих и колхозников.

Но в Москве, Подмосковье, в крупных областных центрах ситуация была иная.

Тут основную массу избирателей составляла уже условная интеллигенция. Телевидение, газеты, журналы пестрели новыми авторами и именами. Эти люди быстро становились очень популярными и легко могли избраться в любом округе Москвы или Ленинграда. Писатели, историки, журналисты, простые милиционеры и военные превращались во всеобщих любимцев и героев. Нужно озвучить какую-то яркую историю, убедительно выступать или писать статьи – и твой шанс пройти в депутаты сразу становился большим. Такого опыта у старой советской номенклатуры не было. Секретари обкомов партии или директора заводов не привыкли полемично выступать с трибуны и тем более писать разоблачительные тексты. Новые «авторы» в этом легко побеждали старых аппаратчиков, и народ голосовал за них. Так и прошли выборы в первый Съезд народных депутатов СССР.

По нашему Раменскому округу туда выбрали юриста Константина Лубенченко. Он жил в Жуковском, но работал в МГУ на юрфаке. Выдающимся оратором он не был, и вообще о нем толком никто не знал. На встречах с избирателями, а я ходил на них не раз, ничего оригинального он не говорил. Обычный набор фраз про «демократизацию и гласность». Он лишь делал акцент на юридические аспекты закрепления «демократии» через конституцию.

Из этого примера было видно, что ярких звезд на советском небосклоне крутилось не так уж и много. Самые яркие кандидаты разошлись по столичным округам, а в Подмосковье выдвигались вполне обычные люди без интригующих личных историй.

Самым главным для победы было – кто выдвигал кандидата! Лубенченко был выдвинут от инициативной группы в ЦАГИ. Почему-то ЦАГИ выбрал не кого-то из своих ученых, а стороннего кандидата-юриста. Его поддержал и наш факультет, ФАЛТ.

ЦАГИ и Физтех были самыми авторитетными структурами в округе, считалось, что там работает и учится образованная интеллигенция – цвет страны. Они точно знают, за кого голосовать! Кроме Лубенченко, в кандидатах был какой-то партаппаратчик, но он почти не набрал голосов, и Лубенченко легко победил.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное