На разрыв

– Злата закончила? Переехала? Травма? – перечисляет Варвара все возможные уважительные причины, которые только приходят на ум.

Янка делает глоток из фляжки, которую сама же когда-то и подарила, и морщится.

– Решила кататься с тем же, с кем спит.

– Чёрт, – только и может ответить Варвара.

Самое золотое правило из всех золотых: любовь – отдельно, карьера – отдельно (и чаще всего не одновременно).

– Ага. Самое ужасное, что её даже осудить толком не получается. Он перспективный, катучий, чемпион мира по юниорам…

На взгляд Варвары, катучим можно назвать любого, кто может проехать на коньках больше десяти метров и не свалиться при этом (она не из таких), но, очевидно, Янка подразумевает под этим термином что-то другое… Да и хрен бы с ним, с непонятным термином, потому что уже по «чемпиону мира по юниорам» всё ясно.

Егор со своей Златой, насколько она знает, входили в юниорскую сборную страны, и для Варвары это всегда было ого-го достижением, но цели в большом спорте отличаются от её личного мнения.

Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом.

Плох тот спортсмен, который не ищет для себя лучшего будущего.

Плоха, получается, та фигуристка, которая не меняет партнёра на более перспективного?

– Ну нет, – говорит Варвара, забирая у Янки фляжку. – Если у тебя осудить не получается, то я тогда осужу.

Янка усмехается и тут же мрачнеет.

– А смысл? Всё уже сделано. Ты же видела, какой он пришёл.

Варвара кивает.

– Видела.

– Тренер пытался их сохранить, разговаривал со Златой три раза и дважды – с родителями. И я пыталась, звонила. Сам Егор тоже, конечно. Всё без толку. – Ещё один короткий глоток, и ещё, и ещё. – Всё решила, собрала вещи, спасибо за проведённые вместе десять лет, но дальше нам в разные стороны.

– В нормальной жизни это называют предательством.

– Нормальная жизнь и спорт – практически несовместимые вещи. – Янка передёргивает плечами.

– И ничего уже не вернуть?

Честно говоря, Варвара бы не стала ничего возвращать: невозможно доверять человеку, если ты уже знаешь, что всадить нож в спину действительно входит в список того, на что он способен.

Янка качает головой.

– Они уже подали заявление в федерацию. Все уже знают, СМИ на ушах, кто бы мог подумать, что кому-то есть какое-то дело… – Она замолкает, и Варваре хочется что-то сказать, заполнить пустоту, но она не успевает: – Хотя до Егора как раз-таки вряд ли. А вот распад чемпионов мира, пусть и юниорских…

Странно, но Варваре неприятно слышать, что никому до Егора нет дела.

– Ты говоришь, распад. Там ведь тоже была пара, два человека. Чемпион мира будет кататься со Златой, а что насчёт чемпионки?

Рука Янки поднимается и опускается – жест отчаяния и безнадёжности.

– Даже не спрашивай… Та ещё оторва, похоже. Съехала от родителей, ну это можно понять, они, похоже, сами все перемены спланировали, а ей не сказали. Спасибо, что просто собрала вещи и свалила, а не перебила в квартире всё, что только можно. Я бы, наверное, перебила. Мы ей звонили, трубку не берёт. Люди говорят, даже на сообщения не отвечает.

Варвара хмурится.

– Люди?

– Она титулованная, талантливая и работящая. Перспективная. Тут даже характер не испугает. К ней очередь из партнёров выстроилась раньше, чем мы поняли, что вообще происходит.

Титулованная, талантливая и работящая, звучит очень даже неплохо. Да и «с характером» – тоже, потому то без характера в спорте всё равно ничего не добьёшься. А если не стараться по максимуму, вспоминает она недавние слова Оскара, то какой тогда смысл?

– Ну, – осторожно говорит Варвара, – раз она никому не отвечает, то, может, ещё не всё потеряно?

Рома во фляжке остаётся на последний глоток, и этот глоток она оставляет Янке без колебаний.

– Может, и так. Перебесится, и ответит кому-нибудь. Не удивлюсь, если через два года выйдет за Канаду или Британию.

Варваре интересно, почему именно через два года, или почему именно за Канаду или Британию (неужели там своих девочек нет?), но разговор не об этом, так что она и не спрашивает.

Спрашивает другое:

– А что, кроме неё, нет вариантов?

Янка допивает ром и закрывает глаза. Лицо у неё осунувшееся, усталое.

– Что есть, что нету… Ты Егора видела вообще? Не хочу, говорит, разбивать чью-то пару. Я его спрашиваю, одиночницу, что ли, возьмёшь? Чтобы еле ехала и ничего не умела?

Почему одиночницы еле едут и ничего не умеют, если в телевизионных шоу даже певицы и актрисы вытворяют такое, что самой Варваре не снилось, опять не понятно, но если Янка так говорит, значит, так оно и есть. Спорить о том, в чём подруга разбирается лучше, нет никакого смысла. Здесь вообще нет никакого смысла о чём-либо спорить.

Можно только придвинуться поближе и осторожно обнять.

– Десять лет, – повторяет Янка, опуская голову. – Десять лет.

Боль и отчаяние можно потрогать руками.