На разрыв

Оторваться от него невозможно, вспомнить про долг, ответственность и прочие глупости – тоже, и в конечном итоге так всё и происходит: сидя, в изножье кровати, практически не размыкая губ, путаясь пальцами в его волосах и отчаянно сжимая его бёдра коленями. Недолго, конечно, потому что какое тут может быть долго, но потом он опрокидывает её на спину и тут же сам спускается ниже: два пальца внутри и горячий язык, лижет долго, старательно, послушно выполняя каждое указание, которое она даёт срывающимся шёпотом – пока даже шёпота не остаётся, только сорванное дыхание и взрывающиеся звёзды перед глазами.

Они вытягиваются в узкой постели, ударяясь друг об друга коленками, и локоть Егора оказывается у Варвары под головой. Она дышит ему в ключицы, уже почти жалея о том, что произошло, и раздумывает, как одновременно не дать никаких надежд на продолжение и не разбить ему сердце, но сожаления и раздумья быстро остаются забыты. Ему, оказывается, мало просто лежать. Да и ей самой тоже.

В комнате темно, и звёздный свет за окном почти скрывает метелью, а их руки изучают друг друга – то торопливо, то медленно, в своём собственном ритме, почти до рассвета…

Наутро Егор оказывается чертовски корректным. Пожалуй, даже более корректным, чей ей того бы хотелось. За завтраком он так мастерски делает вид, что ничего особенного между ними не произошло, что Варвара сомневается в том, что была у него первой. Больше того, она почти злится, когда понимает, что не будет ни преданных заглядываний в глаза, ни попыток выяснить отношения.

Впрочем, ближе к вечеру становится ясно: вместо щенячьих взглядов и разговоров о том, что между ними происходит, будут такие же горячие ночи – шестая, седьмая, восьмая, девятая и десятая тоже.

Днём они друг к другу даже не прикасаются. Ну, разве что на горе, когда Варвара, не удержав равновесие, валится прямо на Егора и несколько секунд смотрит в его смеющиеся глаза, а потом поднимается – рывком, так яростно, что едва не падает на этот раз уже на спину. Никаких смеющихся глаз в её планы не входит, равно как и семнадцатилетних братьев лучшей подруги тоже, и если бороться с последним она уже опоздала, то оградить себя от первого всё ещё может.

Главное, чтобы Янка ничего не узнала.

Главное, чтобы никто ничего не узнал, и Егор зажимает рот Варвары ладонью, когда она кричит слишком громко. Она соврала бы, если б сказала, что ей это не нравится.

И она определённо соврет, если скажет, что до сих пор не вспоминает об этом. Янка тоже до сих пор вспоминает: то ли Егор проболтался, то ли догадалась сама, но вот уже больше года она как она – удивительное упрямство! – с Варварой она больше не разговаривает, только по делу, и возвращаться памятью к той некрасивой, «ты-переспала-с-моим-младшим-братом» сцене, разыгравшейся прямо посреди офиса – благо, что в уже не рабочее время, ей абсолютно не хочется.

Егор устраивается на соседнем стуле, рядом со своей сумкой, и Варвара не может ничего поделать, но наблюдает за ним из-под ресниц. Он немного подрос и, кажется, чуть раздался в плечах – не слишком, он всё же не хоккеист, чтобы превращаться в медведя, и волосы у него всё такие же длинные, можно собирать в остромодный пучок на макушке.

Или, если с таким пучком уже второй или третий год ходят все, кому не лень, он уже не считается остромодным?

Как бы то ни было, волосы у Егора красивые. Светлые, чуть вьющиеся, мягкой чёлкой падающие на лицо. А глаза – карие и внимательные, тёплые и иногда немножко насмешливые. Но только не сейчас. Сейчас Егор выглядит потерянным. Он бледный, осунувшийся, усталый, под тёмными глазами – тёмные же круги, и это не просто тени от опущенных пушистых ресниц, это следы недосыпа. Любила бы Варвара драматизировать, сказала бы: слёз.

Стук каблуков по скрипучему офисному полу заставляет её отвернуться к своему монитору – это возвращается Янка. И возвращается она очень вовремя, потому что Вконтакте уже вовсю мигает оповещением: человек с впечатляющим именем Оскар и не менее впечатляющей фамилией Непьянов уже ей ответил.

Варвара не может определиться, многообещающая это фамилия или наоборот скучная (а вот имя совершенно точно многообещающее), но совершенно определённо знает, что чужие разговоры подслушивать нельзя.

И тем не менее, удержаться ей сложно.

Янка даже не здоровается. Стук каблуков ускоряется, это она бросается к брату, а слово повисает в воздухе только одно:

– Всё? – и ещё потом, целую вечность спустя: – Окончательно?

Егор ничего ей не отвечает, молчит. Кивает, наверное, потому что воздух в кабинете как-то сгущается, становится плотным, и липким, и отчего-то отчаянным.

– Блядь, – выдыхает Янка. – Пиздец.

Для понимания: в обычной жизни Янка не матерится. Даже если реально пиздец. Ну, например, на работе.

Обернуться хочется нестерпимо, у Варвары даже спина начинает ныть от напряжения. Она кладёт руки на клавиатуру, чтобы ответить Оскару, но какое там ответить, если даже прочитать его сообщение у неё толком не получается. Взгляд скользит по строчкам, а смысл ускользает – классика жанра.