На развалинах Мира

Это облака, или тучи, очень густые, плотные, мрачно сгрудившиеся над останками города. Тучи находились не там, где они должны были быть. Очень низко — сто, двести метров. Когда изредка попадались уцелевшие здания — я не мог увидеть их крыш, они пропадали в этой черноте… Какая-то взвесь из сырости и грязи висела прямо над головой. Казалось, протяни руку, и до нее можно дотронуться. Небо очень походило на громадную медузу, сбросившую свои щупальца вниз и теперь касающуюся ими земли. Дождь не дождь, снег не снег — время от времени начинала падать хлопьевидная слизь, и тогда я сразу старался спрятаться под ближайшим укрытием. Всеми поджилками я чувствовал в этих хлопьях, что-то такое, чего следовало опасаться. А когда заметил, как под ними начинает расползаться чье-то мертвое тело, убедился в том, что мои подозрения не так уж и необоснованны.

К тому же — еще ничего не кончилось. Время от времени земля опять начинала вздрагивать. Правда, это происходило не так сильно, как в Тот день.

Прорывались, словно лопнувшие гнойники, фонтанчики, то жидкой грязи, то газа, вырывающегося из глубин. Почти всегда он начинал взрываться и обрушивать все, что находилось возле них. На моих глазах после толчка, сбившего меня с ног, в раскрывшуюся трещину улетел покореженный остов автобуса… Через весь город протянулся длинный каньон, и однажды, я стал свидетелем, как в него сползло здание, каким-то чудом, выдержавшее ранее натиск огня и землетрясения. Устоять на самом краю провала оно уже не смогло. Обходить трещину я не пытался — другой ее край казался еще более зловещим, чем та местность, где я находился.

Сказать, что был постоянный день, тоже было нельзя. Более всего это походило на сумерки. Видимость ограничивалась расстоянием в пару километров — не больше. Если даже — не меньше. Далее все начинало сливаться в темную, прорезаемую частыми молниями, массу. Город представлял собой сплошное месиво. Все уничтожено, сметено с лица земли. Впечатление такое, словно по нему прошлась неведомая, безжалостная сила. Груды всего, что раньше составляло единое целое, а теперь стало только обрывками и обломками, завалами и холмами. Сама земля деформировалась и превратилась в горы и холмы, впадины и ямы, по которым совершенно невозможно было представить, что же тут находилось раньше. Там, где я предполагал увидеть озеро, сооруженное в городском парке — чуть ли не сопка, усеянная крошевом из деревьев, камней, и обломков зданий. А широкий проспект превратился в нечто вовсе непроходимое. Будто дорогу сначала вывернули наизнанку, а потом, с силой, швырнули обратно. К тому же — пепел и грязь, которые все сильнее и сильнее устилали все вокруг и грозили покрыть город целиком. Все переменилось: впечатление такое, что прошедшая под городом гигантская рябь, оставила после себя множество более мелких, застывших, превративших мои блуждания в почти беспрерывную череду спусков и подъемов. Что и говорить, что ходить среди руин было очень трудно… Множество провалов, откуда часто, с короткими интервалами вырывался черный и едкий дым.

Множество гейзеров, из которых выстреливала то обжигающе горячая, то, наоборот, чуть ли не ледяная вода. Видимо там, под землей, происходило что-то такое, что в корне поменяло все, на чем город отстраивался и рос раньше. Я не знал, чем это объяснить, да и не думал об этом — иные заботы волновали меня гораздо больше каких-то глобальных вещей. В частности — еда.

Я долго стоял на оползшем берегу реки. Она опоясывала почти весь город, а теперь исчезла, оставив после себя обнаженное дно. То тут, то там, виднелись перевернутые или исковерканные суда. Некоторые лежали на боку, некоторые сломались пополам. Тут были и катера, и баржи, а посередине я увидел большой теплоход. В нем, словно в мишени, торчали воткнутые со страшной силой столбы, украшающие собой раньше речной бульвар. Видимо, ураган подхватил их и обрушил прямо на судно, превратив его в жуткое подобие стального ежа. Поверхность дна, вся усеянная всевозможным мусором, только-только начала подсыхать. Скорее всего, из-за того тепла, которое подогревало весь город изнутри. Во множестве мест еще остались лужи и затоны — дно не было однородным, и вода осталась там, где естественные впадины были глубже основного рельефа. Вглядевшись, я различил темнеющие конструкции моста — он рухнул вниз и теперь лежал на дне несколькими неравномерными частями.