На развалинах мира

Ну а пока — мы развлекались тренировками и прогулками по ближайшим окрестностям. Я продолжал упражняться в метании ножа и маленького топорика, добавив еще и метание копья. Лезвие, укрепленное на конце древка, пробивало деревце-мишень почти насквозь — при особо удачном броске. От скуки еще раз сходил в «библиотеку». Наверное, это могло показаться кощунственным, и быть может, даже наглым — но я бы отдал все эти произведения всего за пару-другую неприметных тетрадок с описанием, как вести себя в данной ситуации. Советы, которыми щедро снабжали туристов во всевозможных передачах, теперь мало годились… «- Идите по течению ручья, и он приведет вас к реке!» — но мои ручьи впадали в провалы в земле или могли увести к пропасти. «Осторожно разводите огонь в лесу, пользуясь сухими веточками и мхом!» — а где, собственно, тот лес, который следовало беречь? В городе уже давно сгорело все, что могло гореть, и огни костров поддерживались теперь чем-то иным, вырывающимся из недр. Все это не очень-то связывалось с тем, что меня окружало. Вот как выделывать шкуры, как ставить силки, как обеззараживать воду? Ради этих сведений стал бы раскапывать эту кучу до самого конца. А классики уже не привлекали ничем. Впрочем, как и более читаемые, модные и увлекательные авторы — все, что описывалось их произведениях, теперь не имело никакого смысла. Это не было даже историей… Потому что история теперь писалась с чистого листа. И одним из этих листочков стал я и все, что со мной происходило.

Впрочем, несколько книжек я вытащил и принес в подвал. Набрал, не рассматривая — и рассортировал уже дома. Они были полуобгоревшие, сплошь сырые, и мне пришлось сушить их возле очага, на дощечках. Я и сам не знал — зачем я их достал? Читать не хотелось… Герои давно прошедших эпох, приключения и сражения — все это стало очень-очень далеким. Путешествия и открытия — да, когда то было безумно интересно. Но — раньше. А сейчас, даже той земли, которую они открывали, уже не существует. Я знал это, хоть и не мог объять взглядом всю планету. Довольно одного Провала, чтобы удостовериться в том, что земля переменилась. Оказалось, что все, что всегда ценил — стало обыкновенным сборником нескольких сот мокрых листов, пригодных разве что для скручивания папирос. Но я даже не курил… Наверное, так листал сочинения какого-нибудь, древнекитайского мудреца, средневековый студент в Европе — далеко, заумно, скучно, а, главное — зачем?

Но жизнь продолжалась. Щенок, узнав все о подвале и прилегающей местности, не давал засиживаться — он жаждал новых открытий. И мне не оставалось ничего другого, как заразившись его энергией, отправляться, куда глаза глядят, зачастую покидая наш склад надолго. Иногда разживался в этих прогулках находками — вроде фарфоровой чашки или пары согнутых вилок, выброшенных наверх очередным подземным толчком. Сотрясения почвы стали редки и не были столь разрушительны, как вначале.

На всякий случай — я все еще надеялся, что выводы относительно безлюдности руин могут измениться! — натаскал на вершину холма хвороста и укрыл его пологом. Теперь я мог в любой момент развести большой костер, видный издалека. Впрочем, понятие «издалека» — довольно условное, так как хмурое небо и вечные тучи не давали ничего увидеть уже на расстоянии в пятьсот-шестьсот метров. Привыкнуть к этому невозможно — казалось, что оно все сильнее и сильнее пригибается вниз, и, в конце концов, упадет… Оставалось только не поднимать голову.

Я стал печь лепешки. Отсутствие хлеба заставляло изобретать замену. За неимением сита мука просеивалась руками через пару слоев тончайшей тюли. Для этого имелась причина — я надеялся, что таким образом выполняю то, что требуется при просеивании — насыщаю муку воздухом. Дрожжей на складе тоже не нашлось, вернее, их было слишком мало и я их берег. Способ приготовления выбрал достаточно простой: смешивал муку с водой и специями, добавляя жир или масло. Круто солил, потом клал раскатанное в блин тесто на стальные листы. Железа в городе хватало, и я приволок в подвал куски, пригодные для установки на очаг. Лепешки подгорали, пузырились, прилипали к стали — но постепенно я научился печь их, как заправский хлебопек. Это был не хлеб — скорее, жареное тесто. Но и этому я был рад, даже гордился тем, что сумел сделать. Благодаря специям, лепешки хранились на удивление долго, при этом каменея, как сухари. Но достаточно подержать их над паром, и они становились мягкими и доступными для зубов. Наконец-то я мог брать в походы не одни только осточертевшие вконец консервы…