На развалинах мира

Странствия заставили серьезно пересмотреть рацион — носить множество тяжелых банок не очень-то удобно. Я вскрывал их и в сковородке, на медленном огне, вытапливал жир. Оставшееся мясо, которое и так состояло из одних волокон, собирал на другой лист и вновь просушивал. Так повторялось по несколько раз. Жир смешивал со специями — получался смалец. В итоге чистого мяса становилось очень мало, но оно и занимало мало места, к тому же становилось легким и не пропадало. Практически — пеммикан. Одного мешочка такого порошка мне одному хватало надолго, что, увы, не подходило щенку. Из-за него таскать с собой консервы приходилось почти в том же объеме. Зато я отъедался по возвращении в подвал — или дом, которым он стал для меня и моего четвероного друга.

Один раз он сильно поранил лапу — и прибежал ко мне на остальных трех, скуля и поджимая четвертую под брюхо. Занозу пришлось удалять долго и мучительно. Она вошла глубоко, и я не видел ее через окровавленную шерстку. Щенок терпел, и только в самые болезненные моменты прихватывал мою руку зубами — а потом сразу отпускал, словно извиняясь. Я выбросил щепку в огонь, а щенка взял на руки. Там он и уснул, а я, не будя его, тихо просидел в кресле возле очага, несколько часов, дожидаясь, пока он выспится. Кресло мне досталось тоже при толчке. Я нашел его уже давно и все не мог решиться взобраться за ним по почти отвесной стене, где оно зацепилось. Все же я дождался, пока его сбросит с возвышения, после чего приволок домой. Вид, конечно, у него был еще тот, но сидеть в нем оказалось гораздо удобнее, чем на моих табуретах.

Пес припадал на лапу пару дней — а потом как-то незаметно перестал хромать совсем. С момента возвращения в город со щенком, прошло всего несколько недель — но, насколько более разнообразней они стали по сравнению с теми, когда я был один! Блуждания по руинам, приготовление еды, починка вещей… Вместе со щенком это стало намного веселее.

Совершенно перестали сыпаться хлопья, а снаружи стало значительно теплее. Вряд ли можно совсем раздеться, но, по моим прикидкам, температура воздуха составляла около двух-трех градусов выше нуля. Точнее узнать нельзя — градусника среди вещей в складе не нашлось. И даже грязное небо словно приподнялось над головой — что сразу добавило широты в обзоре округи. Мои подсчеты тоже указывали на весну. Оставались сомнения лишь в том, что она вообще наступит… Как теперь происходит смена сезонов на земле? И происходит ли вообще?

В подвале было переделано все, что можно. Перешита и починена обувь. По-новому скроена и сшита очередная куртка — я стал заправским портным, сам кроя и подгоняя для себя всю имевшуюся в наличии одежду. Теперь в ней, свисающей, как звериная шкура, еще больше стал похож на какого-нибудь доисторического человека, вооруженного топором и ножом — не хватало лишь копья, которое стояло в углу. Нож, расшатанный частыми метаниями в дерево, отвалился от древка, и мне пришлось заново его укреплять. Я помнил, как копье могло пригодиться. И как неосторожно я поступил, оставив его валяться дома… Даже обувь стала получаться удобной и легкой, и я больше не тратил столько времени на ее изготовление. К тому же — прекратившиеся морозы заставляли подумать о чем-то более легком. Трудно описать, что обувка собой представляла, но эффект получался несомненный: меховые сапоги уже не годились для этой земли, а «мокасины» — в самый раз. Шить их оказалось несложно — просто оборачивал шкуру вокруг ноги и, простегав места изгибов, закреплял сложенной в несколько раз нитью. Потом проделывал отверстия, и уже зашнуровывал получившуюся обувь чуть ли не до колена. На самый низ наклеивал куски брезента или резины — в зависимости от того, что имелось под рукой. Наступать на острые камни не следовало, но для более бережного применения она годилась. А шагать по развалинам осторожно я уже давно научился.