На развалинах мира

От града стало существенно темнее. Хоть я и не рассчитывал на ночевку именно здесь, похоже, выбора уже не оставалось. Достал банку тушенки для щенка и лепешку с сушеным мясом для себя. Тот сразу открыл глаза и потянулся носом к вкусному запаху. Я вывалил содержимое на землю, предварительно постелив кусок брезента, который специально носил с собой. Позволить ему есть из банки нельзя — щенок еще не научился этого делать и мог порезать язык об острые края. Он вылизал все и вопросительно посмотрел на меня.

— Э, нет, дорогой! Достаточно. А то нам никаких припасов не хватит, чтобы домой вернуться. Брюхо от голода не сводит? Вот и достаточно!

Обед запили водой. Это единственное, что мы могли себе позволить, не находясь в подвале. Там всегда имелся выбор — или соки, или, если не полениться — кофе или чай. А иногда я варил бульон, балуя и себя, и щенка. Щенок не только грелся, но и согревал меня теплым боком. На смену граду пришел дождь. Он тоже шел около двух часов. Идти куда-то было уже неразумно — мы и так находились в дороге, считая время, которое провели до того, как вступили на дно реки, не меньше десяти часов. Усталость давала о себе знать. Монотонные удары капель о крышу нашего временного убежища действовали так успокаивающе, что вскоре, прижавшись поплотнее друг к другу, мы заснули… Потерянные во времени и пространстве, не имеющие никого ближе друг друга на многие десятки километров во все стороны света.

Разбудил меня щенок. Он грыз руку острыми зубками и при этом ни издавал, ни звука. Способ достаточно действенный, чтобы я сразу же открыл глаза и потянулся к оружию. Поведение щенка меня встревожило — я осторожно выглянул наружу. Но там все казалось тихо и спокойно — только почти истаявшие куски льда во множестве валялись на земле. И не было никого, кто мог бы испугать пса.

— И что?

Он недоверчиво выставил вперед мордашку, потянул воздух, и, убедившись, что я ничего не опасаюсь, уже смело вылез и встал рядом. Я подумал, что здесь могло пробежать одно из тех непонятных существ, которые неожиданно стали появляться на нашей стороне города. Наверное, щенок почуял их — вот и поднял тревогу.

Лед размолотил землю, превратив ее в скользкую жижу, идти по которой оказалось очень трудно. Ноги скользили и разъезжались, мокасины вязли. Градины таяли медленно, и хоть вода впитывалась в пепел очень быстро, но слишком большое количество грязных ледышек всячески мешало продвижению. Благодаря подземному теплу, на поверхности не образовывались сугробы снега — зато вместо них появлялись сугробы сажи и пепла. И только в очень редких местах это тепло почему-то не действовало — как, например, в том озере, где я обнаружил столько вмерзших в лед, тел… Я подобрал несколько градин. В руке медленно таяли два кусочка, оставляя грязные разводы на перчатке. Все могло измениться в этом мире. Возникнуть и исчезнуть цивилизации, сместиться материки и океаны — а законы природы, как действовали миллиарды лет, так и будут продолжать действовать, пока жива сама Земля. И что ей до нас, прячущихся и мечущихся в жалких попытках спастись? Катастрофа стерла все, что было создано на планете человеком, а, может быть, и само человечество подошло к той грани, после которой уже не могло возродиться никогда…

Прикрыв глаза, я вспоминал неимоверную подземную волну, разом стряхнувшую с поверхности самые прочные и самые устойчивые конструкции. Все и все, кто в них находился, погибли. Но, похоже, что самый главный удар людям нанесла все-таки не она — хотя могла пробудить от вековой спячки дремлющие вулканы — а нечто иное… Не взорвавшиеся атомные станции или ракеты, не землетрясения и наступившая тьма. Я вновь и вновь представлял ярчайшую вспышку, которая тогда ослепила меня и заставила закрыть глаза руками — сама смерть была в ней… Какое-то излучение, от которого я чудом уцелел, провалившись в бездну — именно оно прикончило всех живых, оставив лишь очень редких представителей животного мира. А людей, похоже, не оставив совсем…

Мы прошли несколько часов, все больше углубляясь в не изученный нами до сих пор, район. Дорога становилась все круче — словно взбирались на гору. Я уже хотел было остановиться и попробовать пойти в обход, когда мое чувство тревоги неожиданно кольнуло под сердце. Я остановился, посмотрел по сторонам, и, не найдя ничего подозрительного, сделал шаг…

Пес предупреждающе гавкнул, рванулся ко мне, но было уже поздно — взмахнув руками, я нелепо заваливался на бок, а под ногами, раздаваясь во все стороны, разлетались доски, на которых я стоял. Они были покрыты землей, и я не смог различить их на общем фоне. Яма оказалась неглубокой — около трех с половиной метров. Но вполне достаточной, чтобы довольно чувствительно приложиться макушкой и коленом. Охнув и выругавшись от боли, тотчас вскочил — мало ли что могло оказаться в провале? Но это была просто яма, образовавшаяся при подвижках земли и словно специально замаскированная сверху этими досками. Щенок стоял у края ямы и словно сочувственно поскуливал.