Скоро вы уйдете из Чифу, и я больше не буду видеть на рейде знакомого силуэта вашего парохода. Хочу просто, чтобы Вы се ж знали: я желаю Вам счастливого пути! От всей души, от всего моего истерзанного сердца - счастливого пути, радостной встречи с Россией! Передайте, если Вас не затруднит, ей, России, хотя бы самую малость - мой привет и мое перед ней покаяние..."
***
17 ноября 1922 года в 22 часа 40 минут по местному времени на рейд Владивостока прибыл пароход Российского добровольного флота "Ставрополь". Он отдал якоря по соседству с "Кишиневом", прибывшим сюда на несколько часов раньше.
В 23 часа 10 минут к борту "Ставрополя" подошел катер, с которого поднялся на борт высокий человек в старой, поношенной тужурке из кожи, перехваченной широким солдатским ремнем.
- Комиссар Вострецов, - коротко представился он Шмидту. - от души поздравляют вас, товарищ капитан, с возвращением в родные воды. Советская власть высоко ценит ваш мужественный поступок!
В этот момент засвистала давно забытая матросами дудка боцмана Москаленко, созывая всех наверх, на построение.
- На фл-а-а-а-г! - прозвучала команда. - С-мир-н-а-а-а!..
И в темноту, на самую вершину мачты пополз алый флаг республики Советов, ставший отныне и навсегда флагом "Ставрополя".
Шмидт взволнованно смотрел на него, огромный и трепетный, залитый светом прожектора, потом повернулся к Вострецову.
- "Ставрополь", доложу я вам, находится в полном распоряжении Советской власти, - сказал он. - В полном распоряжении, товарищ комиссар...
Шмидт особенно выделил голосом еще непривычное для него слово "товарищ".
- Если можно, - добавил он, - то я бы просил у вас два-три дня для отдыха команды. А сейчас - извините: я должен заняться своими обязанностями, связанными с прибытием судна в порт назначения.
Эпилог
Он почуял неладное еще метров за двести до лавочки Берендеева: не было на месте привычной вывески, а с окон были сорваны зеленые старенькие ставни. Хлопнув дверью, вбежал в лавочку, и в растерянности остановился у порога: все здесь было иначе. Исчез прилавок, надвое рассекавший комнатушку, исчезли полки с товарами. Вместо всего этого на одной из стен висело огромное, потемневшее местами старое зеркало с отбитым углом, а прямо напротив него стояло парикмахерское кожаное кресло, в котором восседал широкоплечий добрый молодец, какой-то Алеша Попович в белой куртке.
Завидев появившегося на пороге боцмана, молодец лихо вскочил с кресла и бросился к нему навстречу, застрекотав вдруг тоненьким, совершенно несоответствующим его фигуре голоском:
- Проходите, товарищ, проходите. Оченно хорошо, что заглянули к Василию. Вы думаете, тот Жак, который себя за француза выдает, - француз? Дудки! Он такой же француз, как я новозеландец. Лучше Василия никто не постригет, не побреет. Василий - хороший мастер, старой школы. Диплом-с на парикмахерское искусство из Парижа имею!
Он, не давая Ивану опомниться или просто сказать хоть слово, пихнул его в кресло:
- Бриться будем-с?
И, не дожидаясь ответа, заелозил кисточкой по щекам боцмана.
- Да подожди ты, - пришел наконец в себя Москаленко. - Ты мне скажи, давно тут поселился, в этом доме? Тут ведь раньше лавка была. Берендеева господина лавка.
- Была-с, как не быть, - охотно поддакнул дипломированный Василий. - Была да вся вышла. Почитай, за пустяк купил я домишко у господина... у товарища-с Берендеева. Он уезжал в Охотск, чтоб оттуда в Америку податься. "Бери, - говорит, - Василий, мою лавку. Отдам тебе недорого, потому как оченно ты уж человек хороший. А мне тут, - говорит, - опосля смерти моей доченьки жизнь все одно не мила".
- Опосля... после чего? - боцман встрепенулся и наскочил подбородком на бритву в руках Василия. - Что ты городишь, парень? Какая смерть такая?!
- Ай, нехорошо получилось, - запричитал парикмахер, схватив в руки пузырек с йодом. - Я не виноват, товарищ, нисколечко не виноват-с. Вы сами такой верткий: прыг - на бритву. Вот и порезались.
- Да черт с ним, с порезом! - вцепившись в подлокотники кресла, прохрипел Москаленко. - Ты дело говори. Ксюша где?
- О, - обрадовался парикмахер. - Вы, товарищ, изволили-с знать Ксению Фроловну? И Фрол Прокопыча тоже-с? О, как приятно-с... А я жил тут-с, неподалеку от них, через три дома, угол снимал. А теперь вот, видите, свое дело-с открыл, человеком становлюсь...
- Слушай ты, человек, - угрожающе прошипел боцман. - Ты о Ксюше говори. Твоя личность меня мало интересует.
- Да, да, конечно. Кого-с интересует маленький человек-с? Хотя, - затарахтел снова Василий, - личность принародной власти обретает свободу, которой никогда раньше не пользовалась. Да-с!
Он отскочил - очень своевременно - в сторону и, не смущаясь агрессивным поведением клиента, продолжал: