Читаем На реках Вавилонских полностью

«Дорогая мамочка! Я эвакуировалась с детдомом на Северный Кавказ. Когда я туда приеду, дам телеграмму. Бабушка боялась, что не доедет, и не поехала. Когда я тебя увижу, то все расскажу.

В Вологде нас поведут в баню и пропустят через изолятор. Едем в теплушках, на одних нарах 12 человек. Пишу неразборчиво, потому что поезд едет и всё трясется.

Очень спешу: ночью будем в Вологде, а мне надо написать еще бабушке, она, наверно, беспокоится. Попроси, чтобы тебя отпустили за мной. Целую тебя крепко».

Приписка по самому краю листа: «Телеграфируй бабушке, что я в Вологде – у меня больше нету конвертов».

До Лабинской добрались к июню.

В те дни в Ленинграде умерла Евгения Трофимовна Савич. Ей было 59 лет.

«Дом-сказка» погиб: в 42-ом от попадания зажигательной бомбы в нем начался пожар, который продолжался несколько дней и уничтожил большую часть здания. Тушить было некому. Дом на углу Пряжки, в котором жил когда-то Блок, тоже разбомбили.

«Дорогая мамочка! Я нахожусь на Сев. Кавказе. Сейчас на рынке продают фрукты, а у меня нету денег. Если можешь, вышли, как только получишь письмо».

В Лабинской детдомовцев с воспитателями поселили в пустующем здании школы на улице Сталина.

Топчаны, посредине столик. Вечером, когда воспитатели гасили свет, кто-то обязательно начинал плакать, кто-нибудь из маленьких, чаще всего Нина Егорова.

– Что ты плачешь, Нина?

– Маму вспомнила.

Вслед всхлипывала Валя Михайловская:

– У меня была маленькая сестренка, я ее обижала, не играла с ней, когда она просилась, а теперь ее нет.

Плач тоненько подхватывала Ира Малявкина, избалованная, видно, была девочка, теперь-то не перед кем было капризничать. Галя садилась на топчан, поджав ноги:

– Тише, девочки, послушайте, – и заводила. – За лесами, за долами, за широкими морями. Против неба на земле, жил старик в одном селе. У старинушки три сына.

Дедушка Миша всегда утверждал, что ребенку читать можно все – он сам отделит лишнее и впитает нужное. К тому времени Галя впитала много: «Морской волчонок», «Всадник без головы», «Аэлита», «Ашик-Кериб», сказки Шарля Пьеро – только не про Красную шапочку, не про бабушку и домашние пирожки! Скакал по центральной улице Лабинской Морис-Мустангер, кружили в вальсе между кроватями Наташа с Андреем Болконским, в ногах сворачивалась Белая кошечка. Затихала Нина, переставала всхлипывать Валя, сопела, подложив ладошки под щеку, Ира.

Галя беззвучно плакала, уткнувшись в подушку стриженой головой.

«Мне детский дом опротивел. Тут находиться, как в тюрьме: ни сесть, ни встать без спросу. Ребят оставляют без обеда, без завтрака. Говорят, что нам дают вдосталь, а сами дадут утром стакан кислой пахты, вот и всё молоко. За ребятами приезжают родные и забирают. Попросись, чтоб тебя отпустили приехать за мной».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза