На росстанях

Народу на вокзале было мало. Лобанович взял билет, окинул взглядом станцию. Ничего подозрительного ни здесь, ни на перроне он не заметил. Но поговорка гласит: "Кто поросенка украл, у того в ушах пищит". До прихода поезда оставалось минут двадцать. Лобанович подошел к буфету, взял бутылку пива и закуски. Выбрав укромный уголок, присел за столик. Выпил стакан и другой. Две бессонные ночи утомили его. За все это время он ни разу даже не прилег. Выпитая бутылка пива одурманила голову. Сладостно-печальное настроение овладело им. Он вспомнил свою мать, братьев, сестер, дядю Мартина. Отправляясь в Микутичи, он собирался проведать их. Но собрание окончилось так, что показываться на своем родном пепелище было тяжело. Что скажет он дома? Там наверняка уже известно, что их Андрей был в Микутичах, известно, чем все кончилось. Его поймут и хотя, может, немного обидятся, но сердиться не будут.

Входя в вагон, Лобанович вспомнил и Янку Тукалу, как последнюю нить, которая связывала его со здешними дорогами и друзьями. Где теперь Янка? Плетется где-нибудь один в свою Ячонку и, вероятно, ощущает одиночество, страх и тревогу перед неведомыми событиями грядущих дней… Как хотелось еще раз посмотреть на своего рассудительного друга, пожать ему руку и сказать: "Янка, держись! Не опускай голову! Иди смело навстречу завтрашнему дню!"

Без малого в полдень прибыл Лобанович на свою станцию. Попалась и подвода, но учитель пожалел денег, — ведь неизвестно, что будет дальше, — и зашагал домой. Он выбрал самую короткую дорогу до Верхани, которая оставляла в стороне хутор Антонины Михайловны. Хотелось скорее очутиться в своей школе и отдохнуть, — ведь уже третьи сутки учитель не спал, оставаясь все время на ногах. Чувствовалась такая усталость, что даже трудно было собраться с мыслями, обдумать все, что произошло за последние три дня.

Наконец дорога кончилась. Вот и школа, и волость напротив нее. Как обрадуется писарь Василькевич, когда узнает о провале своего несносного соседа!

— Вернулся мой странничек! — радостно встретила бабка Параска учителя. — Ну, как же вам ездилось?

— И ездилось, и ходилось, и вот вернулся.

— Ну и слава богу!

Бабка Параска пошла в кухню собирать обед.

Когда Лобанович вошел в свою квартиру, Турсевич сидел за столом, обложившись учебниками. Он порывисто вскочил, шумно встретил приятеля, крепко потряс ему руку.

— Явихся еси? — на церковнославянский лад спросил он путешественника и, посмотрев на него, добавил: — Что-то, братец, ты плохо выглядишь!

— Эх, друг ты мой сердечный, таракан запечный! Дай боже никогда не являться тебе домой так, как я!

Турсевич сразу увял, от его приподнято-восторженного настроения не осталось и следа. Он еще раз окинул взглядом Лобановича, словно желая прочитать его сокровенные мысли, и уже другим тоном спросил:

— А что случилось?

Лобанович без всяких хитростей, прямо и правдиво рассказал обо всем, что произошло в Микутичах.

Помрачневший Турсевич молча слушал приятеля. Тяжело было у него на душе. Мысленно он осуждал молодых учителей, но говорить об этом не хотел. Когда Лобанович окончил невеселый рассказ, Турсевич сокрушенно покачал головой.

— Та-ак! — протянул он. — Дело, брат… гм… не того!

Вошла бабка Параска, быстро накрыла стол. Хотя при ее появлении учителя замолчали, она сразу заметила, что "монашек" приехал с недобрыми вестями, однако расспрашивать его о чем-либо при госте считала неудобным. Бабка вышла из комнаты и тотчас же возвратилась, поставив на стол холодник. Она знала, чем угодить учителю.

— Вот спасибо, бабка, за холодник! — сказал Лобанович, подсаживаясь к тарелке.

Бабка Параска глянула на него, вздохнула.

— Ешьте на здоровье! — И вышла из комнаты.

Турсевич уже пообедал. Он сидел, молчал в о чем-то думал.

— Ну что же, брат, — сказал, пообедав, Лобанович, — пойду спать. Как вышел тогда из дому, с тех пор и не ложился. Отдохну, а завтра виднее будет. — Он глянул на Турсевича и добавил: — Погулял казак на воле, надо и отдохнуть.

Турсевич причмокнул губами, печально покачал головой.

— Гулял и догулялся! Эх, Андрей… Ну, да ничего не поделаешь.

Лобанович остановился на пороге боковушки и сказал:

— Перемелется — мука будет.

— Может, мука, а может, и мука, — заметил Турсевич.

— А что такое мука? — спросил Лобанович и сам ответил на свой вопрос: — Мука — это все то, что причиняет нам боль и неприятности. Вот нас выгонят из школы с волчьим билетом, отдадут под суд, посадят, может быть, и в тюрьму, либо вышлют, и мы будем мучиться. А разве таких мало? Разве миллионы простых людей не мучаются под пятой царских сатрапов, помещиков и тысяч других обдирал?.. Но для меня сейчас дороже всего на свете — сон.

Лобанович присел на кровать, снял ботинки, пиджак, положил голову на подушку и тотчас же уснул.