На рубежах Среднерусья

Который уже раз Ватутин произнес это слово, но формулировать решение приостанавливался. Подошел к карте, на которой была начертана обстановка пяти фронтов — Западный, Брянский, Центральный, Воронежский и Юго-Западный. Мысленно сформулировал решение, стукнул ладонями по столу и позвонил адъютанту:

— Соедините меня с Василевским.

Василевский ответил тотчас.

— Александр Михайлович, прошу выслушать мое решение.

— Жду.

— Считаю необходимым выдвинуть Первую танковую армию на вторую полосу обороны. Без нее армия Чистякова окончательно может быть разгромлена и противник образует такую брешь, что Ставке будет трудно залатать дыры Степным фронтом.

— Нужна моя поддержка или сам доложишь свое решение Верховному?

— Доложу и выложу доводы сам. Если согласен с моим замыслом, прошу поддержать.

— На мою поддержку можешь рассчитывать.

Перед тем как позвонить Верховному, Ватутин дважды набрал в широкую грудь воздуха и только затем взял трубку «вертушки». Несмотря на то, что он много раз лично докладывал Верховному и выслушивал его указания, а сегодня уже трижды отвечал на его звонки и докладывал о ходе отражения натиска вражеских группировок, сейчас испытывал противную робость, причину которой не мог объяснить себе. Вспомнилась прошлая весна, когда он, Ватутин, перегруппировку немецких дивизий расценил как подготовку Манштейном к отводу войск за Днепр, что оказалась грубой ошибкой, ибо вместо отступления Манштейн предпринял контрнаступление и его, Ватутина, армии оказались отброшенными за Северный Донец… Верховный тогда часть вины взял на себя, поскольку утвердил его решение овладеть Днепропетровском и Запорожьем. Сейчас подобный оборот дел еще не просматривался — армия Гота вклинилась только на 4–7 километров, а армейская группа «Кампф» на Северном Донце лишь захватила небольшой плацдарм. И все же…

Когда Верховный произнес «Слушаю вас, товарищ Ватутин», Николай Федорович, укротив волнение, четко доложил свой замысел по вводу в сражение 1-й танковой армии.

Вопрос последовал после долгой паузы:

— Не рано ли, товарищ Ватутин?

— Мне больше нечем подкрепить Шестую гвардейскую.

— Фронтовой резерв использовать в первые дни оборонительной операции?!

— На армию генерала Чистякова наступают два очень сильных танковых корпуса и два армейских. Мой штаб не совсем точно определил мощь четвертой танковой армии, особенно возможности новых танков.

— Не сваливайте вину на штаб — он работал у вас под рукой. Как чувствует себя генерал Чистяков? Не потерял ли голову от наметившегося поражения его армии?

— Голову не потерял, но крайне обеспокоен наметившимся разрывом группировки его армии на три части, между которыми утрачена огневая связь.

Сталин долго не произносил ни слова. И последовал не ответ, а вопрос:

— Ваш замысел товарищ Василевский одобрил?

— Да. Он сказал, что я могу рассчитывать на его поддержку, если она потребуется.

Опять молчание.

— Что ж, товарищ Ватутин. Вы с некоторым запозданием нарастили крепость противотанковой обороны Шестой гвардейской армии, вот в ней и образовались опасные трещины. Противник может превратить их в бреши, которые не так-то просто будет закрыть и более крупными резервами. Ввод первой танковой армии разрешаю, но предупредите Катукова, чтобы он придерживался тактики, которую применял в Подмосковье, командуя там бригадой.

— Ваше указание, товарищ Сталин, до него будет доведено при постановке ему задачи.

— Где сейчас находится Хрущев?

— Был у себя.

— Пусть позвонит мне.

Ватутин отошел к полевому телефону и позвонил командарму Чистякову. По «слушаю вас» Ватутин догадался: за долгое ожидание звонка он истомился и надеется только на желанный для него ответ.

— Так, Иван Михайлович. Армию Катукова я ввожу в вашу полосу обороны, но не подчиняю вам. Наоборот. Вся ответственность за срыв дальнейшего наступления войск Гота возлагается на командарма танковой. Однако это не значит, что вы можете устраниться от самого активного противодействия врагу. Танковые корпуса займут оборону на важнейших направлениях, ваши дивизии, вероятнее всего, будут действовать между ними. Поэтому задачи им ставьте исходя из указаний Катукова. Обиды и прочие недобрые чувства постарайтесь упрятать поглубже. Положение вашей армии слишком серьезное, чтобы личное «я» мешало делу. Уяснили, Иван Михайлович?

— Как не уяснить, Николай Федорович.

— Вот и хорошо. В чем-то разойдетесь с Катуковым — звоните мне.

— Не беспокойтесь, общий язык с Михаилом Ефимовичем мы найдем, — с облегчением заверил Чистяков.

7

У Хрущева была своя система оповещения. О звонках Сталина связисты и операторы обязаны были докладывать ему без промедления. О разговоре Сталина с командующим фронтом он узнал еще до его окончания. Ватутин своим звонком подтвердил, что он, Хрущев, почему-то потребовался и ему.