На рубеже веков. Дневник ректора

Логово бизнесмена — хорошо, почти по-столичному, обставлено. Поили чаем, охранника посылали за конфетами. Сам хозяин пишет, поэтому понятно его стремление хоть как-то руководить толстым журналом. Он выпустил 7 собственных книг, я заглянул в одну из них — что-то любопытное по стилю, он, скорее всего, не обычный графоман. Самое крупное впечатление дня — это удивительные пироги с зеленым луком, которыми кормили нас на границе Болдинского района. Но было и лукавство, мы к месту кормления подъехали последними, вице-губернатор уже отбыл, и милые русские женщины прикрыли полотенцем пироги другого сорта: с капустой и мясом. Да, есть женщины в русских селеньях! Произвели впечатление и ребята из Армавирской самодеятельности, которые выступали на концерте (вообще что-то удивительно есть в самодеятельности, и какое счастье, что она еще существует!) — так вот, ребята: почему эти люди, зная, что они никогда не будут профессиональными музыкантами, собираются и играют квартеты и октеты на скрипках и виолончелях? Почему девушки изучают классический балет, отчетливо понимая, что большого результата не состоится, а другие поют арии и сцены из «Онегина»? Любовь к искусству — вторая русская болезнь, как написал Костров. Потом вышла замечательная певица Нижегородского Оперного театра, и мы поняли, что эстетические переживания могут вместить в себя много качеств. Пела она великолепно; но самодеятельность, тем не менее, в моих глазах не померкла.

4 июня, воскресенье. В Болдине на празднике каждый может найти свое: любитель старины обнаружить форму, в которой брали оброк. В конторе имения стоял специальный стол, чем-то похожее на сейф, весы, на которых взвешивались мешки с крупой и зерном; коробы, в которых крестьянки приносили рулоны холстины. Досуг Пушкина, посвященный искусству, — это итоги крепостничества. «Но мысль ужасная мне душу омрачает». Тем не менее. Есть заповедное место, сейчас там стоит часовня, построенная в прошлом году. Она была и раньше, говорят, Пушкин любил сидеть неподалеку на дерновой скамье. Возле часовни был погост, где хоронили, конечно, и Пушкиных. Сейчас ничего нет, ни присыпочки, ни холмика. Были какие-то строения, их порубили, разобрали. Ведь география не меняется — по окоему простираются земли рода Пушкиных. Вот это место, с которого теперь смотришь, эта смотровая площадка, бывший погост, приводит к ощущению, что «стоишь на плечах» предыдущих поколений, и это очень действует, очень волнует. Пушкин не был, по-видимому, хорошим хозяином. Когда карантин осадил его в Болдине, он произнес перед крестьянами что-то вроде: наслание это вам от Господа, за то, что бьете жен, много пьете и не платите оброка.

С оброка жили. Деньги — не самый большой стимул для творчества. Болдинская осень могла и не состояться, если бы в этом доме, планировка которого и стены, в отличие от дома в Михайловском, сохранились с той давней поры, — не подавали, после трех, «донского скакуна», если бы не были натоплены печи, не была бы приготовлена еда… А с утра до трех — он писал, как правило, лежа. Все интересно, когда дело касается этого великого человека. Ни одного письменного стола, одни ломберные, а сейчас писатели жалуются, что нет компьютера, чтобы сочинять. Кстати, Болдинская осень состоялась не без участия уже не гусиного, а металлического пера, его только что изобрели, и Пушкину прислал его и подарил, кажется, Вяземский. К празднику дом был чисто вымыт; много сирени, цветов начинающегося лета. На террасе тихую музыку конца ХVIII — начала XIX века играли на своих скрипках все те же арзамасцы. Экскурсия была специализированная, вел ее директор, слушали потомков Пушкина, приехавших сюда. И директор, и все мы, удивлялись тому, как много было сделано в преддверии 200-летия со дня рождения поэта — и в этой усадьбе, и вокруг: гостиница, ресторан, различные строения. Все это сделано благодаря Примакову, все с благодарностью вспоминают его — человек слова, который обещал — и сделал.

И последнее, что удивило — это сам праздник, который состоялся днем, в Лучинской роще. Съехалось тьма народа, в основном молодежь из соседних деревень, из соседних районов. Магазины, лавки, дым от шашлыков, великолепные самодеятельные коллективы, на прилавках все рябит от бутылок и банок с пивом. Вокруг поляны расположились семьями, на одеялах, брезентах, со своими кастрюльками; гремят репродукторы… И — практически — ни одного пьяного. Организация фантастическая. Девочки в нарядных платьях, в туфлях на огромных платформах, которые не очень хорошо смотрятся в лесу, но девочкам так хотелось одеться красиво, как в Москве! У этого праздника, кроме памяти великого земляка и гордости за себя, что мы тоже, с земли великого, — есть и еще одна особенность. Мне кажется, что здесь происходила какая-то ярмарка невест — может быть, мальчик из соседней деревни встретился с девочкой из другой деревни, может быть, здесь все и завяжется…