7 июня, среда. У меня на даче состоялось празднование тридцатилетия моего шофера Феди. Уехали с работы в четвертом часу. Празднование происходило пышно, съели ведро картошки и пять килограммов шашлыка. Водки было выпито около одной поллитры на брата. Для меня была куплена бутылка красного вина. Все это для меня было омрачено какими-то неладами у Феди в семье. В этот день утром позвонила его своячница Диляра. Федя в этот день ночевал дома, и вдруг в два часа ночи приехала О.В. с бранью и криками. За Федей и с ультиматумом. Ей ассистировала ее сестра Таня. Наша будущая переводчица и студентка. Дай Бог, чтобы она поступила, но преподаватели говорят, что данные у нее минимальные. Это воспитательный акт будущей студентки. Теперь о Феде. Оказалось, что с 6 мая он дома не жил и денег, кажется, на семью не давал. В Люберцах у него их отнимали что ли? По словам этой Фединой родственницы, получалось, что дама вроде бы привезла его вещи и выдвинула ультиматум: ни минуты у жены или забирай свое шмотье. Требует моего шофера безвозвратно и целиком. Здесь тоже требуется мое какое-то решение, но у меня — его нет. Одна женщина вроде смирилась, что мужа у нее отобрали, и отца у ее ребенка отобрали — это законная жена, а вторая женщина готова эту первую живьем закопать и хочет, чтобы у этого отца был только один ребенок, это ее ребенок. Эта женщина, защищая свое, женское проигранное, может ворваться ночью в чужой дом и не боится стыда и огласки. Но эту женщину я хорошо знаю. Но вот удивительное дело, не могу размахнуться на нее как на литературный характер, здесь открываются бездны, а у меня таланта не хватает.
8 июня, четверг. С дачи вернулся утром и сидел на работе. В конце дня считали с Димой, что было сделано, получалось много: и разобрал гору бумаг, и решил другие дела, и говорил с подрядчиками. В машине слушал поэтическую композицию, которую Рафаэль Клейнер представил на премию Москвы и которого хотят протащить даже вопреки комиссии по эстраде, которая должна была его рассматривать. Это стихи Бродского и молодых советских поэтов, погибших в первые годы войны. Н. Майоров, П. Коган, М. Кульчицкий, В. Багрицкий, Б. Смоленский. Здесь же кроме стихов и дневники. Обычная радиокомпозиция, в которой мало индивидуального. А вот поэты эти безумно устарели и высветились в новом свете. Сколько здесь не поэтического, а политического, сколько экстатического нажима. Воистину дети своего поколения, а поколение безжалостное, завороженное словами
Прочел заключение аудита.
Как хорошо жить без писания романа.
9 июня, пятница. Последнее время мне не хватало моей пенсии, чтобы оплатить квартплату, электричество, гараж и другие коммунальные платежи — и пенсия идет через банк и платежи тоже через банк. Утром ходил в банк, — тревога напрасна, мне рублей семьдесят еще прикинули, сейчас я получаю 571 рубль. Вместе с моей зарплатой, почасовыми и гонорарами, с которых по возможности я стараюсь не платить налогов, выходит что-то около двухсот долларов в месяц. Сумма, конечно, не олигарховая, но я никакой общенародной собственности вроде нефти или газа не приватизировал.
Что касается добывания денег, то сегодня опять ездил в общежитие, занимался гостиницей, порядком, дисциплиной. Постепенно прихожу к ощущению о необходимости реорганизаций и замен. Наш коллектив чувствует себя коллективом советским. В гостинице грязно, «хотя и по-домашнему», здесь предпочитают не медленное и неуклонное поддерживание всего хозяйства в порядке, а тоталитарный ремонт. Если отвалится одна кафельная плитка, вместо того, чтобы быстренько ее приклеить, будут ждать, когда отпадут все. В бухгалтерии будут переплачивать налоги, но не решаться изучать налоговое законодательство. Сегодня дал выговор Зиновьевой И.Н., Д.Н. Лаптеву и А. Вохромеевой за непорядки с платежами. Другим приказом по выговору Горшковой и Зиновьевой за старые грехи с налогами. Во вторник достану и А. Тиматкова, который по молодости не ценит свое положение. Я поздоровел, роман написан и вчерне принят — звонил Алексей из «Армады» — семинары закончились, можно теперь и нажать на приведение всего в порядок.