В середине дня устроил заседание кафедры. Я хотел раздать авторам новую книжку о нашей теории, как-нибудь подвести итоги года, но внезапно получился интересный разговор о времени и о литературе. Выделяю две мысли: М.П. Лобанова о том, что вопросы модернизма, постмодернизма и реализма решаются лишь внутренним наполнением, лишь личностью автора. Он привел два таких примера: оду Державина на смерть жены и рассказ Платонова, где тоже переживания героя по поводу смерти жены. Протяжение — 200 лет, а боль общая и она до сих пор тревожит читателя. А я перед этим говорил, что, как в живописи, академическая студия и умение ее вести, так и реализм в слове позволяют и открывают дорогу к настоящему новаторству. В конце концов, В. Пелевин это ведь ученик того же Лобанова, реалиста с головы до ног. Выделю также и мысль А.Е. Рекемчука о новом поколении наших студентов. Это ребята по 17–18 лет, выросли они уже без комсомола и пионерии, а тем не менее в своей прозе не принимают именно этот наш сегодняшний мир. Кто их, спрашивается, научил, кто распропагандировал? Коммунисты? Комсомол? Они все как один пишут критическую прозу и ни одного сочувствующего всхлипа по поводу нынешних новых и богатых русских. Поколение не принимает страны в ее нынешнем состоянии.
Гусинскому прокуратура не разрешила выезд за границу, в Испанию. Он сетует, что впервые регулярность его встреч с семьей контролируется неким следователем Николаевым и Генпрокурором. Ведь неплохо устроился этот гибралтарец.
Вечером звонил Илья Кириллов и советовался: писать ли ему статью о вручении Распутину премии фонда Солженицына. Я объяснил ему свою точку зрения. Не позорься. При всем прочем, писатели очень крупные. Сам по себе выбор фонда очень точен. Напомнил, какой разнобой и какая разнополосица бывает когда «наши» дают премии «нашим». Очень часто эти «наши» по своим литературным достоинствам лежат ниже ватерлинии. В связи с этим вспомнил о попавшейся мне только что под руку статье еще тогда четверокурсника Олега Ефимова о «Затмении Марса». Ах, как мальчик хотел стать знаменитым, даже скандально, даже за счет человека, который спас его в свое время от выгона из института. Скорее ему повезло, что он эту статью не напечатал, нежели мне. Точно так же, как в свое время не повезло не мне, который промолчал, а Олегу Павлову, который написал и напечатал обо мне якобы скандальную статью. Бедные тщеславные ребята.
24 июня, суббота. Читаю рассказы студентов, которые обещал отобрать и снабдить предисловием для журнала «Мы». Предисловие я буду делать, базируясь на мысли Рекемчука. Много про наркоманию, много почти репортажного. Это не Берроуз, а скорее советская любовь к этнографии малых народов. Кроме моих, Славы Пака и Ксении Королевой хороша еще Ирина Щеглова, она ученица Рекемчука. У Марианны Карпенко с ее наркоманами все очень впрямую. В «Новом мире» наткнулся на статью Татьяны Касаткиной, размышляющей над прозой постмодернизма. Ссылаясь на прозу Петрушевской и Галковского, она вводит новый термин «говорение без сказывания».
26 июня, понедельник. Сегодня уже в час начали праздновать защиту докторской диссертации Александра Ивановича Зимина. Вот так, тихо, скромно, не беря никакого отпуска на написание диссертации, взял и написал. Каждым лишним доктором в институте я горжусь. У меня такое ощущение, что это моя личная заслуга и что лично я защитил очередную докторскую или кандидатскую диссертацию. Я полагаю, что личики у некоторых членов нашего Ученого совета вытянутся, когда я последний ученый совет в этом году начну с поздравления Зимина.
Второй, главной новостью этого дня стало известие из банка — пришли деньги на отпуск, конечно, не в полном, как нам нужно, объеме, но пришли. Все с приходом в стране нового руководства меняется, и уже все труднее становится говорить о своих личных выдающихся качествах при руководстве институтом, государство тоже начало шевелиться. Значит, разговоры об оживлении экономики не миф, не пропагандистская утка, лед тронулся.
Каким-то мистическим образом нашелся в Париже и оказался пересланным мне очечник с видом Марбурга. Этот очечник был подарок Барбары, которая окружила меня целой тучей мелких знаков внимания. Я дал Барбаре знать об этом несчастье, она уже прислала мне новый очечник, как две капли воды похожий на старый, но тут волшебным образом из Парижа прибывает потеря. Это рука Ирины Ивановны: или я забыл очечник у нее дома, или в машине, или в университете, но, во всяком случае, была проявлена наблюдательность и внимание ко мне. Я и люблю потери, ибо считаю, что малые несчастья берегут нас от больших, но к потере некоторых вещей отношусь с долей беспокойства, видя в этом некий предостерегающий знак.