На рубеже веков. Дневник ректора

В институте подписал премию и занимался приказом о новых структурах. Надо создать крепкий аппарат надзора и управления. Шапиро перевел деньги, но за ним опять 1,5 миллиона рублей, он цинично их не хочет платить. Если бы все мои должники заплатили, то мы бы отремонтировались, и тихо и спокойно институт вошел бы в новый год. Что-то в стране и потихонечку меняется, судя по всему, и к моему удовлетворению, в страну опять потихоньку возвращается государственный порядок. Но этот порядок может существовать только рядом с порядочной государственной властью и судом. Леонтьев по 1-й программе долго говорил о Дзержинском и красном терроре. Об этом красном терроре, как о некотором чистом, как из колбы, изобретении большевиков. Детали вроде бы точные, причина открытия террора — это убийство Урицкого и рана Ленина, скрыто, что белый террор, возник также не стихийно, а продуманно и директивно. В его разговорах было мало внутренней снисходительности и исторического прощения. Я прощаю истории ее молох, ломающий жизни — без этого не просуществуешь. Я прощаю ей своих родственников и себя. На углях истории не прожаришь ни одной свежей и искренней мысли. Все это кровавая шелуха человеческой жизни. Мало читаю. Эдик Дорожкин прислал «Культ личностей» новый толстый журнал. Обывательски интересен, обо всем, но сколько же производится в стране этого глянца. Как пытаются по этому глянцу заставить жить людей, но что-то не очень получается.

7 июля, пятница. В четверг у нас был, оказывается, небольшой пожар. Загорелась проводка под полом в деканате, кто-нибудь из ребят выбросил окурок в окно, он отлетел от решетки и провалился в щель между батареей и стеной, дым пошел в седьмом часу. Можно было только порадоваться, что оказался под рукой заряженный огнетушитель. Весь день — бухгалтерия, приказы, выдача премий. Мне тоже отвалили больше, чем нужно — 7 тысяч. Когда я сказал об этом Александру Ивановичу, он ответил: и не думайте, С.Н., мы это сделали пропорционально всем премиям института. Но 3.800 я сразу же отдал за билеты в Мурманск к Саше Мамаю. В.С. очень этим недовольна, лето проходит, но других дней у меня нет, дальше идут экзамены и начинается обычное учебное колесо. Я много жду от этой поездки, потому что уже давно не был в провинции и перестал знать страну. Имеет значение, что это и места моей юности, Лапландский заповедник рядом, может быть, мне удастся в нем побывать. Итак, впереди семь дней отпуска.

Начал диктовать Диме Крюкову — это наш студент, он пару недель секретарствует вместо ушедшего в отпуск Димы Дежина. Начал диктовать какое-то эссе о еде и вдруг понял, что это нечто для меня новое, оно может разрастить опять в какую-то прозу. Проза у меня, как всегда только о себе. Это ее огромный, кстати, недостаток. Тем не менее по ощущению это что-то совершенно современное. Сейчас вообще проза тяготеет к факту, к законченному описанию эпизода. Начал я с прицела на «Культ личностей», а как пойдет дальше, не знаю.

Вечером относил «Теорию» Петру Алексеевич Николаеву, живет он от меня рядом, на Ломоносовском проспекте. Какую бы то ни было информацию о нем я имел только от Ю.И. Я редко встречался с людьми такого калибра и такой эрудиции. Но самое главное в нем — внутренняя энергетическая мощь, а ему уже 75 лет. Чем-то он напоминал мне покойного С.П. Залыгина, вот этой самой напористостью, активностью взглядов, наконец, обилием знаний. Какой же я пигмей рядом с ним. Какая великолепная память, сколько знает и как умен. Я так называемый профессор рядом с ним чувствую себя полным невеждой. Говорили о дневниках и постмодернизме. Взгляды и позиции конечно схожи, но я все равно думаю, что в известной степени это связано с общностью возраста. Я говорил о том, что лежит под постмодернизмом, отдельные произведения которого бывают великолепными: это литературное движение, которое дает возможность любому неглупому человеку говорить и считать себя писателем. Словечко «текст» оказалось в ходу недаром. «Некий текст», а не произведение. Тексты, как правило, до произведений недотягивают. Я приводил в пример прозу Битова и даже Маканина, которую я знаю как свинтить и развинтить. Так и я, полагаю, могу. А вот как Астафьев я не могу.

Николаев очень тепло и завораживающе говорил о жене, которая недавно умерла и о давнем ректоре Литинститута Пименове, которого он знал.

8 июля, суббота. Выправил три плотных страницы «гастрономического эссе» и чуть продвинул план его окончания. Здесь главное не торопиться и постараться выйти как можно ближе к себе. То, что интересно тебе, будет потом интересно и другим. Но свое собственное должно идти легко.