На рубеже веков. Дневник ректора

Уже когда написал эту заметку, по телевидению передали сообщение об убийстве ректора ГИТИСа. Потом показали загородную дачу в подмосковном поселке Валентиновка. Сад камней, гараж с поднимающейся дверью, дорогая машина у ворот, цветы, ухоженные дорожки, кирпичный, отливающий новизной замок. Все это далеко не шесть соток и не в 100 километрах, как у меня, от Москвы. Я смутно вспомнил восторженные рассказы И.Л. Вишневской о разворотливом ректоре, о коммерческих его начинаниях и свое смутное неоформленное впечатление, что происходит в ГИТИСе что-то не так, по крайней мере, не так, как видится мне. Тем не менее, все это очень страшно. Отстрел ведется уже в нашей среде. Надо добывать себе разрешение на ношение оружия.

31 июля, понедельник. Вчера на ночь принялся читать только что выпущенные «Дневники» В.А. Теляковского». Это знаменитый Директор Императорских театров России, о котором рассказано во многих мемуарах. Но у меня сразу же сложилось ощущение, что это — писал я. По крайней мере, приемы управления и проблемы те же. Да и дневник он пишет достаточно подробно, я почти, как он.

«Осматривал лестницу и отхожие места в Малом театре, где живут электрические деятели. Ужасно плачевный вид имеет лестница и отхожее место. Лестница не выметена, стоит на площадке масса сундуков и шкапов. Съестные припасы хранятся около отхожего места». 27 сент. 1900.

Это о Шаляпине, но также о Минералове и Сорокине, хотя калибр мельче.

«Шаляпин вообще представляет из себя довольно сложный тип и требует особого обхождения. Как нервный человек, когда его рассердят, он сам не знает, что говорит и что делает. Это человек порыва, и с этим надо считаться». 27 сент. 1900.

«Вообще Театральное училище все больше и больше кажется мне каким-то семейным учреждением, созданным для питания учебного персонала»

«В 5 часов ездил с Досекиным выбирать мебель и обстановку для «Накипи». Аукционный зал представил такую дорогую цену за прокат, что от этой идеи пришлось отказаться. При стоимости вещей в 1685 р. он просил за прокат 10 раз по 100р., а более по 75 р. с полным ответом за порчу. У Мюра-Мерилиза мы купили более предметов за 700 р.» 29 сент. 1900.

Это я покупаю стиральные машины, мебель для бара, кровати для общежития, торгуюсь с нашими подрядчиками.

«В Театральном училище плохо кормят и особенно маленькие порции. Необходимо проверить отчетность и расход по продовольствию». 30 сент. 1900.

Актуально и для нас, но только чего здесь проверишь.

«И что это за театральная служба, где все больны, немощны и никто не хочет уходить. Выслуживая пенсию, все на нее смотрят как на пособие и конец своей службы не видят раньше смерти». 2 окт.1900.

«По докладу ревизора-техника Николая оказалось, что все приспособления, сделанные Пашковым для тушения пожара в Большом театре и стоившие 30.000 рублей, не могут действовать, ибо требуют напряжения машины в 100 лошадиных сил. По составленному акту все исправно, но упустили из виду, что пробовали это днем, когда машины не заняты освещением театров. Вечером Цейтшель не может дать 100 сил, ибо тогда потухнет освещение и в театре будет страшная паника. Итак, истратив 30.000 рублей, мы в течение 3-х лет имели устройство, не могущее отправлять свои задачи в случае пожара».

За сто лет ничего не изменилось. Будто бы это, повторяю, писал этот дневник я.

Все утро читаю довольно средние этюды прозаиков. Большинство ребят не справились с постановкой тем, восприняли их буквально, без больших литературных полетов. Удивила меня одна девочка — Таня Бондаренко, приведя очень интересный современный пример. Я-то думал, что так прямолинейно думаю только я. Все время корю себя за прямоствольность, политизированность. Ан, да не так. «Лето кончилось быстро. У кошки родились котята, и целые дни я проводила с ними, а Юра — с дедушкой и мамой. Они все время говорили про богатых людей, которых показывают по телевидению, о тех, кто зарабатывает деньги нечестно, и про какого-то Бориса Абрамовича.

— Вор? Ну и что, что вор? — изумлялся Юра. — Вот Борис Абрамович ворует, да дело разумеет. Живет, как каждый хотел бы пожить. Разве это плохо?»

Получил письмо от Миши Сукерника из Нью-Йорка. Это в ответ на предыдущую мою записку. Многое в его письме меня убеждает. Еще пройдет пару месяцев, и они меня переубедят. Он очень точно разбирает мой роман «Бег в обратную сторону». Фразы у него простые и не особенно заковыристые, но они пришли в нужное время. У меня возникает какое-то новое ощущение свободы.