Неспособная сказать «нет» Отилия берёт на себя решение всех технических вопросов по предстоящему аборту – от организации места для операции и оплаты врача до поисков по общежитию фена и мыла для подруги. При этом Гэбица – не инвалид, она не бьётся в конвульсиях от боли, она делает депиляцию и педикюр, в то время как Отилия бегает по городу, решая проблемы. Драматизм этой ситуации не в том, что тоталитарное государство лишило женщину права самой принимать решение, рожать ей или нет, заставив рисковать своей жизнью, прибегая к подпольным манипуляциям, а в том, что «тоталитарное государство» – это сами люди, которые отнимают у других людей и себя свободу выбора. Аборт Гэбицы – это её личный выбор, возможно, он инфантильный, но мы не знаем всех обстоятельств, которые подтолкнули её на это решение. А вот Отилия оказывается полностью лишённой личных границ, что и формирует в ней психологию жертвы. В кульминационной сцене в гостинице она обвиняет (не безосновательно) подругу в том, что та её втянула в интимную историю с врачом. Но в общении участвуют двое участников, и навязанное неудобное решение говорит не только о способности к манипулированию одного из партнёров, но и о том, что второй человек это позволил.
Рассматривая этот фильм в контексте нового румынского кинематографа, очевидной становится метафора, что и инфантильность (неспособность взять на себя ответственность за собственную жизнь), и психологию жертвы (способность видеть себя жертвой обстоятельств или других людей) в равной степени можно отнести как к героиням этой картины, так и к румынскому обществу, переживающему посттравматический синдром социалистического прошлого. Показывая крупным планом абортируемого ребёнка, режиссёр пытается выдернуть зрителей из зоны комфорта, на физиологическом уровне заставить почувствовать личные границы, чтобы через осознание и принятие быть способными брать на себя ответственность за собственную жизнь, в отличие от Отилии, которая в финальной сцене произносит: «Мы больше никогда не будем это обсуждать», – лишая себя тем самым надежды на взросление.
В 2012 году выходит третья полнометражная игровая лента режиссёра «За холмами» (Dupa dealuri), которая на 65-м Каннском фестивале получила награды в номинациях «Лучший сценарий» (Кристиан Мунджиу, Татьяна Никулеску Бран) и «Лучшая актриса» (Космина Стратан, Кристина Флутур). Как и в фильме «Запад», история начинается с железнодорожных путей. С той разницей, что в «Западе» молодая пара, вернувшись домой, обнаруживает, что их в буквальном смысле выселили из съёмной квартиры, выставив все вещи на улицу, что и послужило началом их миграции из страны, а в «За холмами» – Алина (Кристина Флутур) возвращается из Германии, куда переехала после сиротского приюта в Румынии. Мунджиу как бы показывает ситуацию в развитии – возвращение на родину после эйфории, связанной с эмиграцией на Запад. При этом чувство бездомности, тоски и одиночества присутствуют как в одном, так и в другом случае. Как и в «4 месяцах…», режиссёр рассказывает историю двух подружек, одна из которых оказывается в нестандартной ситуации, а другая пытается ей помочь. Третьим участником драмы, кульминационной её части, также становится мужчина, только не подпольный гинеколог, а священник (Валериу Андриута).
В основе картины – реальный случай экзорцизма, который произошёл в 2005 году в православном монастыре Юго-Восточной Румынии с 23-летней монахиней. На первый взгляд складывается впечатление, что эта история антиклерикальная. Безусловно, в фильме присутствуют мысли про то, что верующие уделяют слишком много внимания соблюдению формальных обрядов и не проникают в суть христианского учения. Епископ отказывается осветить церковь только потому, что она не расписана, а священнику этой церкви не в радость, что люди толпой идут к нему на службу только из-за того, что церковь давно не освещали. Мунджиу показывает два мира, которые находятся рядом, но говорят на разных языках и вкладывают в базовые этические понятия (любовь, грех) и в повседневные мелочи совершенно разный смысл. То, что в одном мире кажется нормальным, в другом вызывает отторжение или мысли о бесноватости.