На рубеже

Добрались до Егора, когда сильно потемнело. Он был в шапке, в черной куртке, худой, высоченный, наверное, бледный, но этого не видно в сумерках. Не помню, о чем говорила с ним Катя, – мне, как всегда, третьему лишнему, тут и делать нечего, только подарки отдать, которые все от меня, даже открытка, подписанная Катей, но мимоходом оброненными мною словами. Ушли вскоре, потому что Кате надо, а я одна после десяти отсюда выбираться не хочу».

Прочитав до мая, я решил отдохнуть. Скорее всего, до того времени о своей болезни Маша не знала. Но и потом я ничего не встретил. Только осенью на нее накатила черная тоска, без всякой причины. Вероятно, остались одни следствия. Подобную черноту я читал в тетради с мишками, правда, там причин было хоть отбавляй.

«2 ноября.

Сейчас около семи вечера, уже темно, на нашей улице и днем никого не встретишь, а теперь и подавно. Хорошо было пару лет назад, когда из института приезжала в бабушкину квартиру! Знала, что счастье долго не продлится. Оно и не продлилось. Не думала, что ощущение потерянности и ненужности вернется. А теперь еще и никакого института. Тогда хоть была надежда на его окончание и изменение чего-то в жизни, а теперь не на что надеяться. И еще это не город, а родной район и не день, а поздний вечер. И все равно придется вернуться в опостылевшую комнату. Причем довольно скоро».

Я отчетливо представил себе, как в один прекрасный день или ночь, она собрала в рюкзак свои тетрадки – самое дорогое, что у нее было, – ушла и не вернулась. Я уже знал, что она способна и на большее, чему удивляться?

* * *

Сразу после завтрака я отправился на ежедневную прогулку, заглянув перед этим к Маше. Она, разумеется, не могла составить мне компанию, и я даже не предложил, увидев, что она так и лежит на кровати.

Я знал из дневников, что ее дом за городом, вероятно, в поселке городского типа (она все время писала, что едет «в город»). Но таких поселков и спальных районов у нас пруд пруди, а конкретного адреса не указано. Почему-то мне казалось, она не стала бы ехать слишком далеко, особенно если ушла из дома ночью. Скорее всего, именно в этом районе и живут ее родные. На сей раз я выбрался довольно далеко, к густонаселенным дворам при пятиэтажках. Там играли дети, ездили машины и прогуливались мамаши с колясками. Местность выглядела более чем оживленной, я даже не представлял, что в каких-то двух километрах от безлюдного поселения Раисы Филипповны обнаружу столько народу. И зачем я здесь? Что хотел найти? Или кого? Подсесть к бабкам и начать выпытывать, где живет Маша Феоктистова, как в дешевом детективном романе? И, разумеется, они бы всю подноготную выложили, а то и проводили бы. Но так только в детективах и бывает. В реальности не чувствую себя даже способным на такое. Я не мог предать Машу, но с другой стороны, просто уехать, втянуться в собственную жизнь и навсегда забыть о ней, оставить умирать в одиночестве, не заботясь о том, успеет ли она попрощаться с родными или друзьями, тоже не мог. Неужели никто не ищет ее? Почему я, посторонний человек, должен забивать себе голову не касающимися меня проблемами? Мне известны имя и фамилия ее отца, я мог бы спросить случайного прохожего, не знает ли он такого человека. Но я не спрашивал. Я даже разузнал у Раисы Филипповны про местное отделение милиции, но вряд ли они предоставили бы мне такую информацию.