На руинах «Колдовства»

Кое-кто из гостей захихикал, предпочитая принять нападение на Симону за шутку.

Симона больше не могла сдерживать гнев.

— Этот охотник за рабами принес новости о твоем беглеце, Роб? — резко спросила она и осознала, насколько ухудшились ее отношения с деверем, когда Роб возразил:

— А почему ты решила, что должны быть новости?

— Зачем же еще тебе вступать в беседу с человеком, который явился к нам без приглашения и поднял хлыст на папиного надсмотрщика? Тони сказала мне, что он профессиональный охотник за рабами. Ты нанял его?

— Если бы и нанял, это мое личное дело, дорогая сестрица, — сказал Роб. Он повернулся к женщине, сидящей справа от него, и сказал: — Наша Симона такая добренькая, что считает меня жестоким, но ни один из моих рабов не ходит необутым, а лошадь — неподкованной. И те и другие получают полноценную пищу и врачебную помощь…

Симона вспомнила безобразные рубцы на спине Ноэля.

— Если ты так о них заботишься, почему же твои рабы убегают? — спросила она с очаровательной улыбкой.

Под загаром Роба вспыхнул румянец.

— Один раб убежал, — поправил он. — Я говорю, что забочусь о них, а не балую их. И рабы и лошади нуждаются в справедливом наказании.

— В справедливом хлысте, ты хочешь сказать.

— Если необходимо, — сурово сказал Роб.

Симона чуть не задохнулась от ярости. Арист сказал точно так же: «Иногда хлыст необходим», а она возразила: «Никогда!»

Она вдруг поняла, что разговор за столом затих и гости прислушиваются к их перебранке. Теперь все смотрели на Симону. Глаза матери упрекали ее за устроенную сцену.

С усилием Симона подавила ярость и спросила спокойнее:

— Так этот человек нашел Ноэля?

— Нет, — сказал Роб, пожимая плечами, — но у него появились кое-какие нити.

Его ответ не успокоил тревогу Симоны. Она посмотрела на Тони, но Тони не отрывала глаз от своих коленей, очевидно крепко сцепив руки от смущения. Симона ощутила сожаление, понимая, как некрасиво выглядела ее ссора с Робом. Но по мере того, как остывал ее гнев, росли возбуждение и страх. Она водила вилкой по тарелке, заставляя себя участвовать в разговоре, охваченная нетерпением поговорить с Ханной.

Когда, гораздо позже, все вышли из столовой, Симона нашла свою служанку в вестибюле.

— Я послала его в конюшню подождать, — прошептала она.

— Господи! Почему он пришел сегодня, когда здесь полприхода?

Должно быть, что-то срочное. Иначе Клео не послала бы вестника в день крестин. Симона не присоединилась к дамам, а вышла на заднюю галерею. К ее ужасу, к ней подошел пожилой джентльмен:

— Не могу ли я помочь вам, мадемуазель? Я неплохо разбираюсь в лошадях.

— Спасибо, месье, но мои грумы способны…

Слава Богу, к ним быстро подошел Алекс.

— Отец просит вас присоединиться к нему в библиотеке, месье. Ему будет приятно узнать, что вы предложили свою помощь, — сказал Алекс и решительно взял Симону за руку, — но я сам прослежу за лошадьми.

Смягчившись, джентльмен оставил их, и они поспешили к конюшне, желая побыстрее избавиться от посыльного, пока кто-либо еще не проявил интереса к знаменитым лошадям Симоны.

Их ждал один из пожилых слуг Клео, величавый чернокожий, которого звали Алекс.

— В чем дело, — спросил Алекс. — Мадам больна?

— Нет, господин, но мадам хочет поговорить с мамзель как можно скорее. Она просила мамзель прийти завтра утром в собор около девяти. Мадам будет молиться, и мамзель должна встать на колени рядом с нею, чтобы они могли поговорить. Мне передать, что вы придете, мамзель?

— Да.

— Тогда я пойду.

— У нас много гостей сегодня, — сказал Алекс. — Постарайся, чтобы тебя не заметили.

— Я приплыл на пироге, господин. Она на берегу недалеко отсюда.

— У тебя есть пропуск?

— Да, господин, я выполняю поручение мадам.

Он тихонько скользнул в листву позади конюшни и исчез из вида.

Точно в девять часов на следующее утро Симона накинула на голову шарф и вошла в собор. Сначала она подошла к каменной раковине у дверей, опустила пальцы в святую воду и перекрестилась, преклонив колена. Затем осмотрела почти пустой неф.

Сумрачное помещение пахло влажным камнем, воском и ладаном. Здесь находились несколько коленопреклоненных молящихся с четками и молитвенниками: мужчина, девушка рядом с пухлой матроной. Слышалось тихое монотонное бормотание. Ее взгляд остановился на склонившейся фигуре слева у бокового окна. Фигура была укутана в черное, но падавший через цветное стекло свет богато окрашивал черное одеяние. Симона медленно подошла и встала на колени рядом с молившейся женщиной.

Молчание в соборе таинственно усиливалось приглушенными криками чаек над соборной площадью. Птицы напомнили Симоне о месье Отисе, и она снова перекрестилась, молясь за его безопасность. Девушка ничего не слышала о нем с тех пор, как он уехал в Бостон.

Симона стала перебирать четки и тихо молиться. Клео прошептала:

— Мне передали, что вас подозревают, дорогая. Наверное, вам лучше уехать из Нового Орлеана на некоторое время. У вас есть друзья в Батон-Руже, у которых вы могли бы погостить?

— Да, женщина, с которой я дружила в монастыре. Но кто сообщил…