На руинах Константинополя. Хищники и безумцы

Заганос, забыв о своём положении, ринулся в яму и дальше в тоннель, вытаскивать тех, которые лежали там, но не успели дойти до выхода совсем немного.

Шехабеддин хотел остановить Заганоса, но не решился: друг был в таком состоянии, что лучше не попадаться на пути — казался слишком зол из-за того, что день за днём понапрасну терял людей. Ведь получалось, что Заганос сам отправлял их на смерть. Когда же он совершил ошибку? Наверное, тогда, когда только искал исполнителей для своих планов — рассказал о своих намерениях во всеуслышание среди той части войска, которая пришла из Румелии. Объявил не только воинам, но и обозным слугам, что те, кому знакома работа в рудниках, могут быть наняты для особого дела, причём за хорошее вознаграждение.

Шехабеддин не сомневался, что кто-то из нанятых людей отправил в город записку на стреле: «Под вас собираются делать подкоп. И не один». Судя по всему, в том послании даже перечислялось, где следует ожидать этого. Иначе как защитники города могли так точно определить каждое место?

Конечно, при поиске подкопов использовали старый способ — бочки с водой, поставленные на землю. Волнение воды означало, что поблизости могут вестись подземные работы. Но даже если такие сосуды с самого начала осады были поставлены вдоль стен из предосторожности, вода часто волновалась из-за пушечных выстрелов. Ядра, попавшие в цель, заставляли сотрясаться стену далеко вокруг. Никто бы, случайно взглянув на воду, не заподозрил, что ведётся подкоп. То есть защитники знали об этом доподлинно!

Среди тех, кто пришёл из Румелии, было много неверных, и кто-то из них своим предательством решил помочь другим неверным, то есть румам и франкам в городе. Судя по всему, тот глупец не понимал, что, помогая неверным, спрятавшимся за стенами, обрекает на смерть своих товарищей, которые согласились работать для Заганоса.

Заганос, сам давно уже став правоверным, сожалел даже о гибели неверных, которые были его людьми. Вот почему с удовольствием казнил бы предателя.

Однажды вечером, когда затопило очередной проход, сказал Шехабеддину:

— Помнишь, что было, когда мы помешали врагам сжечь наши корабли в заливе? Помнишь, как после битвы я доложил нашему повелителю, что с утонувшего франкского корабля спаслось сорок человек и что мы взяли их в плен?

— Повелитель приказал посадить их всех на кол на берегу залива так, чтобы другие франки видели, — ответил евнух.

— Да, — продолжал Заганос, — и, если говорить откровенно, я тогда подумал, что казнь — это слишком. Я выполнил повеление, но до последнего надеялся, что его отменят. А теперь я понимаю нашего повелителя. Он скорбел о наших людях, которые погибли в двух других битвах с франками на море. Он хотел, чтобы франки, которые увидят казнённых, тоже узнали, как горько терять своих.

Если б Шехабеддин мог найти предателя и отдать в руки Заганоса, то сделал бы это. Но, увы, не мог. А теперь ещё и получил весть о том, что продолжать подкопы бессмысленно.

Конечно, следовало сообщить новость лично, чтобы успокаивающими словами тут же смягчить разочарование друга, но Шехабеддин не знал, что именно сказать. Наверное, можно было сказать почти что угодно. Главное — не запоздать с самой новостью. Вот почему Шехабеддин велел слуге, помогавшему искать стрелу, а теперь шедшему рядом:

— Возвращайся к месту нашей стоянки, а мне нужно навестить Заганоса-пашу.

Верхом евнух добрался до шатра друга довольно быстро и от челядинцев, попавшихся на пути, узнал, что Заганос только что окончил утреннюю молитву. Заглянув внутрь шатра, Шехабеддин увидел, что друг задумчив, ещё не поднимался с ковров и сохраняет молитвенную позу, то есть сидит на пятках, а руки покоятся на коленях.

Увидев посетителя, Заганос теперь смотрел на него, поэтому евнух, по-прежнему держа в руках стрелу и записку, тихо подошёл и сел рядом с другом, подражая ему, — на пятки. Нарушить молчание Шехабеддин не спешил, поэтому услышал вполне ожидаемый вопрос:

— Плохие новости?

— О да, — вздохнул евнух. — Мой человек сообщает из города, что наши враги поставили бочки с водой везде. Ты не сможешь сделать ни одного подкопа вдоль западных стен так, чтобы работы остались незамеченными.

— И зачем я это затеял! — в досаде воскликнул Заганос.

Он посмотрел на друга и, наверное, мог бы спросить: «Зачем ты одобрил затею? Зачем говорил, что есть большая надежда на успех? Ведь я поверил!»

Однако Заганос ничего не спросил и всё с той же досадой произнёс:

— Лучше бы я не делал ничего.

— Нет, не лучше, — мягким голосом возразил Шехабеддин. — Не нужно уподобляться Халилу, который ничего не делает и только ждёт наших неудач.

— Он дождался, — мрачно произнёс Заганос.

— У всех бывают неудачи. Главное — не отчаиваться. — С этими словами евнух отложил стрелу и записку на ковры, чтобы взять друга за руку. — Когда мы теряем уверенность в своих силах, Халил становится сильнее. Ведь он только и ждёт, когда мы и наш повелитель поверим, что ничего не можем. Тогда вернутся времена, когда Мехмед был совсем мальчик, а Халил управлял всеми от его имени. Мы должны продолжать войну.