На руинах Константинополя. Хищники и безумцы

— На своей первой должности во дворце я был слугой в покоях султана и наливал вино, — пояснил Шехабед дин. — Султану нравилось смотреть, как я обращаюсь с кувшином.

— А как тебя назначили санджакбеем? — спросил Заганос.

Евнух нахмурился. Он на мгновение подумал, что не следует рассказывать это малознакомому человеку, который только сегодня назвался другом, но…

— Я играл с великим визиром в шахматы и выиграл, — сказал Шехабеддин. — За это меня и назначили. Но прошу тебя никому не говорить об этом.

— Чтобы твои подчинённые не посчитали тебя недостойным должности? — спросил друг. — Понимаю. И не скажу.

— Тогда выпьем за нашу встречу, — улыбнулся евнух, протягивая Заганосу наполненную пиалу.

Дальнейшая беседа текла легко и непринуждённо. Евнух рассказывал о своей службе во дворце султана, друг слушал с интересом, а затем спросил:

— Значит, ты провёл половину жизни в комнатах и не умеешь держать в руках оружие?

— Не умею, — простодушно ответил Шехабеддин и засмеялся, уже совсем излечившись от недоверия к этому албанцу. — А теперь не знаю, как быть. Ведь санджакбей должен уметь это.

— Хочешь, я тебя научу?

По правде говоря, Шехабеддин не любил оружие. Он боялся острых клинков и лезвий, ведь клинки и лезвия изменили его жизнь. Но отказываться от обучения было нельзя. Во-первых, санджакбей действительно должен уметь обращаться оружием. А во-вторых, и это казалось главным, Искендер наверняка бы очень огорчился, если б увидел, что Багой не хочет учиться мужскому поведению. Многие полагают, что именно война порождает истинных мужчин, поэтому от военной науки не следовало уклоняться.

— Да, научи меня, — произнёс евнух, собрав всю свою решимость. — А когда начнём?

— Можем завтра, — ответил Заганос.

Эти слова заставили Шехабеддина не спать ночь, но на следующий день он испытал огромное облегчение, поняв, что обучение начнётся не с уроков владения мечом, а со стрельбы из лука.

Заганос сказал, что отец когда-то учил его именно так, ведь стрельба из лука развивает силу рук, а сильная рука надёжнее удержит меч. К тому же, обращаясь с луком, легче свыкнуться с мыслью, что ты можешь кого-то ранить или даже убить. Новичку всегда легче, когда противник далеко, а не рядом: есть время сосредоточиться. А если не хочешь думать о вреде противнику, то нет смысла браться за меч — битва окажется заранее проигранной.

Слушая эти объяснения, Шехабеддин испытывал лёгкий трепет. Лук — это не лезвие, но он всё равно казался страшным, очень даже страшным. Поэтому следовало прикрыть страх любопытством.

Поначалу обучение проходило прямо в покоях дома (в самой большой и светлой комнате), и, пока возле стены устанавливали соломенную мишень, Шехабеддин склонился над луком, принесённым откуда-то и положенным на маленьком круглом столике. Евнух осторожно провёл ладонью по плечам лука, гладким и упругим. После этого потрогал пальцем тетиву, казавшуюся натянутой очень туго. А затем пощупал оперение одной из стрел, торчавших из колчана, прислонённого к столику.

Лук казался живым, как ловчий сокол, который подчиняется охотнику, но имеет свою волю. А ведь слово «заганос» у турок служило одним из обозначений сокола. Может, поэтому в руках у Заганоса даже чужой лук выглядел так, как будто всегда принадлежал ему.

Невольно вспомнились строки у поэта Низами, который говорил, что Искендер тянулся к луку ещё из колыбели. А ещё пришло на ум упоминание о том, что Искендер возмужал очень рано — тёмный пушок бороды только пробивался, а телосложение было как у зрелого мужчины. Этот образ очень напоминал Заганоса, которому было лишь двадцать шесть, но выглядел он на десять лет старше. А раз так, как же тот выглядел в шестнадцать?

— Тетиву зацепи большим пальцем, а на него положи указательный, — меж тем говорил Заганос своему ученику, когда они встали напротив мишени.

Он учил Шехабеддина стрелять «по-турецки», а ведь сам стрелял, как румы или франки: оттягивал тетиву тремя пальцами — указательным, средним и безымянным. Когда он в очередной раз показывал другу, как надо стрелять, то по привычке сначала брался за тетиву, как румы, а затем, спохватившись, — по-турецки.

— Я учу тебя так, чтобы никто не догадался, что ты мой ученик, — с улыбкой пояснил Заганос, а Шехабеддин тогда впервые подумал, что друг, несмотря на кажущуюся простоту, не так уж прост. Непрост, совсем как Искендер, который не был мастером витиеватых речей, свойственных мудрецам, но при этом обладал мудростью.

Думая об этом, Шехабеддин забыл о страхе и почувствовал, что лук постепенно начинает подчиняться ему тоже, как Заганосу. Умение обращаться с оружием — это своего рода игра. И если уж евнух умел играть в шахматы, играть на музыкальных инструментах и даже играть со словами, то почему не мог научиться игре с оружием?

Утром следующего дня Заганос уехал (всё на том же одолженном ему коне, раз не мог забрать своего), а Шехабеддин продолжал тренироваться в стрельбе, хотя у него уже появилось множество дел как у правителя области.