На руинах нового

Этот знаменитый рассказ толковали немногим реже «Превращения» или «Мертвых». Да, здесь и удел интеллигента в неинтеллигибельной стране. Да, все это может быть бредом, который привиделся умирающему от заражения крови библиотекарю. Да, присутствие «Тысячи и одной ночи» может объяснить многое (экземпляр знаменитой книги в издании Вайля послужил причиной ранения, которое привело Дальманна в госпиталь) – перед нами притча с арабским привкусом. Наконец, это отчасти Борхес – он работал тогда библиотекарем (грубые коллеги издевались над ним, а ехать на службу приходилось на трамвае, который тащился целый час – Борхес развлекался тем, что читал в дороге «Божественную комедию» в оригинале и в переводе), он, как и Дальманн, поцарапал лоб в темном подъезде (только не книгу нес, а провожал домой платоническую возлюбленную), отчего угодил с сепсисом в больницу, чуть не умер, а выздоровев, начал катастрофически слепнуть. Но есть еще одно – мое личное – толкование, хотя и предыдущие неплохи. Оно таково: эта история о том, что каждый человек имеет возможность умереть так, как он хочет, сугубо частным, а не конвейерным образом; быть зарезанным хулиганом на глухом полустанке – но по своей воле! – гораздо лучше, чем умереть пациентом большого госпиталя. Да и вообще лучше быть убитым убийцей, чем умереть в руках тех, кто должен лечить и спасать. Мне кажется, «Юг» – один из лучших ответов на то, что происходило в окружающем Борхеса мире, начиная с 1939-го. Фабрике смерти (а больница тоже такая фабрика, несмотря на иные интенции) Борхес противопоставил свободу одиночной гибели.

Действие «Юга» разворачивается в феврале 1939 года. За пару месяцев до этого Гитлер захватил Судеты, через месяц – оккупировал Чехословакию, еще через полгода началась Вторая мировая, а Витольд Гомбрович приплыл в Аргентину. Сам Борхес к тому времени был еще слаб после болезни. С забинтованной головой он лежал в больничной палате, потом дома, и мать читала ему книгу за книгой. Чтение вслух, исполнение известного текста другим голосом – вот что навело Борхеса на сюжет самого, кажется, знаменитого его рассказа «Пьер Менар, автор „Дон Кихота“». Считается, что постмодернизм начался именно отсюда – вкупе с постструктурализмом, «новым историзмом» и бог знает чем еще. На самом деле Борхес имел в виду немного иное. Речь в рассказе не про то, что «прочтение» – всё, а «авторская интенция» – ничто. «Пьер Менар» о том, что каждый имеет свободу понимать даже канонические тексты по-своему, и в то же время о том, что никто не понимает и не сможет понять ничего. Роже Кайуа был прав – Борхес обладал колоссальной разрушительной силой. После него традиционную психологическую беллетристику читать невозможно. В постпьер-менаровском мире ее просто нет.

Что касается «Вавилонской библиотеки», то мы в ней. Помните странный энтузиазм, который охватил просвещенное человечество по поводу Интернета и возможности прочесть и быстро узнать совершенно все? Даже не энтузиазм, тут возникла своего рода надежда. За три десятка лет до его изобретения, за шесть декад до восторгов по поводу электронных книг и умной Сети Борхес написал: «Когда было провозглашено, что Библиотека объемлет все книги, первым ощущением была безмерная радость. Каждый чувствовал себя владельцем тайного и нетронутого сокровища. Не было проблемы – личной или мировой, для которой не нашлось бы убедительного решения в каком-то из шестигранников. Вселенная обрела смысл, вселенная стала внезапно огромной, как надежда»[105].

Человеческое искусство в эпоху телевидения

А. А.

Сразу после титров на экране появляется би-би-сишный ведущий, учитель, сам Джон Берджер.

Ян Брук, Джон Докер[106]