На руинах нового

Мы возвращаемся к «Мрачности нового типа» Оуэна Хэзерли, глава «Плимут: басни реконструкции». Цитата очень важная, показательная, не говоря уже о том, что ключом этого – меланхоличного и ностальгического разом – рассуждения является «отсутствие». Что же отсутствует здесь? «Современность», которая для автора выражается в трех вещах: модернистской архитектуре, классической индустрии и социалистическом планировании. При этом, как мы прекрасно понимаем, все они связаны: социалистический урбанизм порождает демократический архитектурный модернизм, в котором живут пролетарии, этот социальный продукт классической капиталистической индустрии. Перед нами общество, пожинающее плоды буржуазной промышленной революции, но делающее сие уже иным, справедливым образом. Собственно, такова и была идея британских лейбористов, пришедших к власти в 1945 году, в самом конце войны. Их лидер Клемент Эттли заложил основы социальной системы, истребить до конца которую не смогла даже Тэтчер: в Соединенном Королевстве до сих пор бесплатная медицина, социальные пособия для безработных и малоимущих, на которые можно жить, практически бесплатное жилье для тех же категорий граждан. Неолибералы (к которым можно отнести и лейбористов времен правления Тони Блэра, New Labour), поняв, что одним ударом эту систему не сокрушить, брали ее измором, с помощью изнурительной войны; британские города стали полем этих бесконечных боев. Собственно говоря, такова тема обоих путеводителей Оуэна Хэзерли, они – своего рода отчет о посещении мест нескольких военных кампаний.

Итак, «современность» – то, что было, и то, что сегодня уже почти не продолжается, дышит на ладан. «Современное», «модерное» общество имело перспективу – социальная справедливость, просвещение, научно-технический прогресс давали возможность думать о будущем с уверенностью; попросту говоря – «современность» должна была закончиться «лучшим будущим». Не коммунизм, нет, просто совершенствование разумного гуманистического развито́го британского социализма. Для Хэзерли этот образ был ценен не только социально-политически или даже этически, он был эстетически прекрасен. Модернистская (и в самом радикальном британском изводе – бруталистская) архитектура воплотила его. Те, кто считает здания 1950–1970-х годов уродливыми (к примеру, комплексы Барбикан или Брансвик в Лондоне или микрорайон Парк-хилл в Шеффилде), не верят в будущее, не верят в разум, не понимают социально ответственной природы прекрасного. Точно так же в XVI–XVIII веках презирали «уродливую» готику. Красоту готического стиля переоткрыли романтики; Оуэн Хэзерли и некоторые другие сегодня пытаются переоткрыть кра-соту модернистской архитектуры. Только, в отличие от Гюго, Готье или Томаса Карлейля, Хэзерли совсем не романтик: он верит в Разум, в Порядок, в Систему. Его главный враг – хаос неолиберализма, отпечатанный на планах бессистемного городского развития в Британии последних тридцати с лишним лет.

«Современность», «модерность» есть Рацио. Рацио имело Будущее. Лишив страну Рацио, неолибералы лишили ее Будущего. Лишив Британию Будущего, они симулируют никогда не бывшее Прошлое. Таких прошлых у страны два – викторианское городское и викторианское сельское. Первое заполонило сегодняшние города странными строениями в псевдовикторианском и псевдогеоргианском духе[123], второе привело к созданию очагов экологически дружественного, безопасного, органического жилья за видимыми и невидимыми социальными заборами, отгораживающими обитателей новейшей Аркадии от мрачной жизни обычных экологически нечистых людей. И тот и другой тип построек возникает стихийно – а как же иначе, в максимально децентрализованном обществе, одержимом недвижимостью? Девелоперский хаос отменил любую перспективу, вырубая попутно огромные поляны в чащах британской модернистской архитектуры. Современность кончилась. Модернизм, находясь при смерти, стал объектом утонченного эстетства: разве кто-то, кроме изысканного парадоксалиста, по своей воле предпочтет довольно уродливое бруталистское здание милому, симпатичному эклектичному дому? Меланхолия Оуэна Хэзерли происходит отсюда.