На рыдване по галактикам

— Нет, так не годится все-таки, — неохотно постановляет Соколова, сморщив нос. — Долг чести, земное товарищество и братство, черная дыра его дери, да и несостоявшийся шахматный реванш, если уж на то пошло… Что-то надо бы придумать, чтобы и Рекичински вытащить.

— Еще как будешь, куда ты денешься, — отрезает Цилли безапелляционно. — Спасать — так всех. Варганцы своих в беде не бросают. Даже если этим своим бошку открутить есть за что.

— Я не варганец, — парирую я немедленно. — И я всегда игнорировал физкультуру как только мог. Все равно последним приползу к финишу.

— Не прикидывайся, ты не такой уж никчемный и дохлый, как стараешься казаться. Все, заканчиваем препираться на глазах у этих, — ставит точку в споре Цилли.

— Вообще-то я и.о. кэпа… — бурчу себе под нос, пока Ярка объявляет нашу божественную волю. Волю, пха… как же. Хитрозадые фемки вынудили нас играть по своим правилам, вот и все.

— Я выгляжу, как начинающий трансвестит. Трансвестит-идиот! — сообщаю девчонкам, сердито глядя на свое нелепое отражение в зеркале. Тощая, длинная, вульгарно накрашенная девица с перекошенными, разными по размеру грудями не внушает никакой симпатии. Мужчиной я куда красивее. Пуш-апа на моем термаке нет, комбинезон Соколовой мне безбожно короток, поэтому Ярка напихала мне за пазуху наскоро сшитых из Тасиного запасного фартука мешочков с крупой. А сама Тася напялила мне на голову парик из ниток, сооруженный на еще более скорую руку, и разрисовала лицо таким устрашающим гримом, словно я танцовщица на Венерианском карнавале, изображающая габарийского возницу священной бхуры. Женатого на павлинозавре.

— Нет, как санайский кобровидный повстанец, грохнувший колониста и в его шкуре пытающийся пролезть в колонию, прикидываясь землянином!

— За жрицу любви с задрипанного астероидного пояса на куличках галактики сойдешь, — весело гогочет бортмех.

— Тебе ж не замуж выходить, в конце-то концов, — огрызается Соколова, критически уставясь на расплющившиеся печенюхами и так и норовящие утечь вниз крупяные груди. — Если сильно ими не трясти — может, и прокатит.

— Да эти гречишные железы от бега сползут к пупку! Думаешь, альфам не покажется их настолько свободное перемещение по моей тушке подозрительным?! Как и кое-что, странно выпирающее в паху! Термачок-то в облипочку. Гермафродитная сестрица Нюкия…

Цилли складывается пополам от хохота, вытирая слезы могучим кулаком. Тася хмурит красивые бровки, обдумывая мои претензии.

— Ну… мы можем выдать тебя за престарелую разгульную дочь Многоокой Праматери, — тут же генерирует очередную идиотскую идею Ярка. — А местной старушке, не ведающей современного медицинского обслуживания, простительны подобные маленькие конфузы.

— Разгульная дочь здесь только одна. Сидела бы на борту, вместо того, чтобы по кустам да капищам разгуливать, и не пришлось бы нам в этой дурацкой игре участвовать!

— Ага, и тогда, может, девушки вас бы вообще порвали уже на сувениры, не поделив между собой, — мгновенно парирует Соколова.

— Меня б не порвали, я не в их вкусе, — возражаю я.

— Ну, на игрушки детям бы отдали, значит, — не сдается Ярка. — И настала бы пора нам с Цилли самим сколачивать отдельное суверенное племя. Потому как без кэпа и Баса далеко отсюда все равно не улетишь.

— Мешочки можно на шнурочек привязать и на шею повесить, как бусики — вносит рацпредложение роботесса. — Тогда не уползут никуда.

— Вот Тася у нас молодец, дело говорит, а ты только ворчишь, — нахально замечает Соколова. — Сейчас все в лучшем виде сделаем — и будешь гермафро… девка первый сорт!

— Поздравляю с переходом в следующий пол, — мрачно отвешивает мне комплимент Шухер, приползший страдать об утраченном дитяте в наше черствое общество.

— Вот видишь, даже лимбиец считает, что ты вполне себе девочка! — радуется Ярка.

— Да он всю дорогу меня девочкой считает, с самого порта отправки! — фыркаю я, оттопырив густо накрашенные губы. Фу, какое чувство противное, словно жир прилип. Надо намекнуть Тасе, что ее косметика подустарела лет так на полста. Этому ее грим-набору, поди, раза в два больше, чем нам с Соколовой вместе взятым. Не помню, чтоб помада моих подружек так липла при поцелуях, она какая-то там нано-шмано, и сразу в верхний слой эпителия проникает, не пачкая губы.

Цилли, проржавшись, отправляется наново латать так подло подкачавший нас шлюп. Лимбиец надрывно вздыхает, бормоча себе под нос что-то о своем несомненно уже погибшем на лоне жестокосердной планеты драгоценном дитятке.

— Интересно, что вы чувствуете, когда вас за грудь трогают… — произношу я, задумчиво жамкая шуршащие импланты. — Надо что-нибудь такое в симулятор напрограммировать…

— Лучше бы ты вживался в образ альфы, накачивая мышцы на тренажере, — закатывает глаза Соколова. — Не думаю, что одним из испытаний станет мацанье твоих фальшивых атрибутов женственности.

— Перед смертью не надышишься, — отмахиваюсь я, продолжая перекатывать приятные на ощупь крупинки под термаком. Наверняка мелкая моторика стимулирует мыслительную деятельность, потому что так мне лучше думается.