На самых дальних...

И вот мы уже покорно следуем за нашим добровольным экскурсоводом. Через весь поселок. Молча, без обычных шуток. Предупредительно так уступаем друг другу дорогу, предлагаем услуги: «Вова, давай понесу плащ-накидку», «Дима, закури «Ароматных»…». Вообще ведем мы себя поразительно покладисто, как пай-мальчики, которых водят за ручку по музею. Что-то непонятное происходит с нами. Даже глаза друг от друга отводим.

И вдруг сквозь монотонный шум прибоя и крик чаек я отчетливо начинаю слышать, как пронзительной нотой звенит в каждом из нас грусть. Грусть близкого и неотвратимого расставания. Еще вчера нам казалось, что это будет не скоро. А может, мы просто не хотели думать об этом? Мы привыкли быть вместе, нам было хорошо, и этого было довольно. И вот теперь все круто менялось в нашей жизни. Особенно остро мы это почувствовали после разговора с батей — начальником пограничного отряда.

Встретили нас в штабе радушно, жали руки, поздравляли с прибытием, спрашивали, из какого мы училища. Ходовой шуткой сделался наш первый блицвизит в финчасть за авансом. Правда, нам тут же намекнули, что в этом мы не оригинальны, многие так начинали. А потом был тот самый разговор, после которого мы поняли, что наша жизнь начинается с новой спирали, если говорить языком диалектики. Что касается самого бати, то он нам как-то сразу показался. Совсем еще молодой майор, энергичный, уверенный в себе, с внешностью и манерами профессионального военного, которого иначе как в форме и представить себе трудно, он производил впечатление человека знающего и строгого, но не педанта. И звали его, разумеется, Василием Ивановичем, что тоже нас нисколько не удивило.

Словом, батя нам безоговорочно понравился. Впрочем, это уже чисто штатский разговор. Командиру не обязательно нравиться своим подчиненным, он должен знать дело и быть справедливым, а уж потом лирика и все остальное. По крайней мере, мы так считали. Батя, чувствовалось, дело знал. С остальным у него, видно, тоже все было в полном порядке. Во всяком случае, это чувствовалось потому, как он говорил и держался с нами. Строгости лишней на себя не напускал, трудностями не пугал, но и молочных рек с кисельными берегами не обещал. Ясно и четко дал понять, что мы, молодые, его надежда и опора и что он крепко на нас рассчитывает. Мы, со своей стороны, тоже дали понять, что в грязь лицом не ударим, не посрамим родное училище и пограничное звание. После этого начальник штаба объявил приказ о нашем назначении. Я оставался здесь, на этом острове, Стас Прокофьев и Витя Тарантович отбывали на соседний, Володе Матросову одному предстояло высадиться еще дальше, а Вале Альзобе и Диме Новикову достался самый северный остров. Словом, почти как в песне поется: «На запад поедет один из вас, на Дальний Восток другой…» Мы вышли из штаба, спустились к берегу океана и только тут поняли, что нам осталось быть вместе считанные часы…

— Ну вот и пришли, — говорит нам «экскурсовод», и мы останавливаемся на берегу странной черной реки, бросающей свой застывший поток прямо в океан. Сотни лет назад, извергаясь, вулкан излил из своего огнедышащего чрева поток раскаленной лавы. Остыв, она превратилась в каменную реку, сочащуюся кое-где горячими ключами. Яростно грохочет о прибрежные скалы прибой, фонтаны брызг высоко взлетают над берегом. Пахнет сыростью, водорослями и сероводородом.

— Эх, не повезло! Прилив! — вздыхает Коля. — Придется подождать малость.

Сидим, ждем. Молча курим. Постепенно волна слабеет, шум глохнет, и вода нехотя отступает от берега, обнажая неровное русло черной реки. Из расселин в камнях начинает сочиться белый пар, сильнее пахнет серой. Наконец обозначились и сами ванны — овальные впадины под тонким слоем прилива. Камни над ними почти оранжевого цвета, словно обожженные на сильном огне. Зрелище впечатляющее. Именно так, наверно, выглядит чистилище…

Совершив ритуальное омовение в серных ваннах Горячего пляжа, мы возвращаемся в поселок.

Время к ужину. Небо немного очистилось от хмари и посветлело. На горизонте обозначилась ярко-оранжевая полоска заката. Над одноэтажными деревянными домишками призывно струятся дымы. От Горячего пляжа к жилью дружно потянулись женщины с кастрюльками в руках. Плывут мимо нас аппетитные запахи снеди, будоража и без того изголодавшиеся за семь дней пути наши желудки. Женщины приветливо улыбаются на наше обходительное «здрасте» и торжественно проплывают мимо. Некоторые оглядываются. Как же интересно — сразу столько новеньких в поселке!

Коля-гид робко жмется к нам и прячется за наши спины. Солнце на его безоблачном горизонте вдруг померкло.

— Николай, а Николай! — окликают его. — А уроки?..

— Ма, я тут товарищам новеньким офицерам чудеса показывал, — объясняет Коля.

— Ступай домой! Теперь я тебе чудеса стану показывать. Ишь, моду взял — целыми днями шляться!

Мы участливо смотрим Коле вслед. Сердобольный Витя заклинает молодую мать:

— Вы его не очень ругайте. Он — хороший!

— Да, хороший, покуда спит…