На сегодня все (СИ)

– Что-то назревает, – сказал он, и это было правдой. В последнее время это чувствовали все. Небо, нависшее над Асгардом, было непритязательно серо и бесстрастно и больше не было способно впитать себя ни единого луча света. Воздух же, всегда кристально чистый, легкий, теперь звенел от напряжения.

– Вы знаете, с чем это связано?

Он посмотрел куда-то в сторону, вдаль, словно бы не в силах вынести моего взгляда – и это прежде было несвойственно ему, эта его обреченность, так и не находящая выхода.

– Боюсь, что да, – выдохнул он.

Что бы это ни было, о чем бы он не желал рассказывать мне, оно было сильнее его, и оно его пугало. Во Вселенной было столько всего, что было сильнее его, и я терялся в догадках, однако его главный страх все же заключался в кошмарах, и первым делом ему стоило избавиться именно от них.

– Почему бы вам не рассказать кому-нибудь об этом? Кому-нибудь, кому вы действительно доверяете?

Но Локи лишь усмехнулся – усмешка его была навязанной, едва ли не вымученной, выдавленной.

– Она едва ли захочет меня выслушать, – ответил он, тихо и неспешно.

Он не уточнил, кого именно он имел ввиду.

***

– Как ваш брат относится ко всей ситуации в целом?

Словно ничего и не изменилось – он пришел ко мне спустя месяц, закованный в металл брони, и зелень, и странную ожесточенность. Он сел на свое кресло, что стояло напротив моего, и поджал губы, отчего те, и так узкие, стали еще уже и острее.

– Вы имеете ввиду слухи? Надо же, я думал, вы никогда не выбираетесь из своей халупы, однако они все же дошли и до вас.

Мой дом не был халупой, однако переубеждать Локи – что сражаться с волнами океана в шторм, невозможно и бессмысленно. Я лишь посмотрел на него – немного с укором, но он только отмахнулся и произнес – серьезнее, вдумчивее, убеждая.

– Ничего не было.

Их застали в одном из крыльев дворца – слухи, дошедшие до меня, описывали их двоих, его, обнимавшего ее – вдали ото всех, и я не имел ни малейшего представления, насколько они были правдивы, были ли, и если да – насколько верно отражали истину. Эхо сомнения, наверное, все же отразилось во мне слишком отчетливо, словно в зеркальной поверхности, потому что он вдруг оскалился – напоминая и являя собой то, чем он и был – опасностью и яростью.

– Я говорю правду. Это ведь то, что я должен здесь делать? Говорить правду.

И я верил ему, потому что уже знал его и знал то, чем Джейн была для него. Я сказал ему об этом – о своей вере, и он словно бы немного утих – но не успокоился, не до конца.

– Как ко всему отнесся Тор?

Локи лишь безразлично пожал плечами – его волнения, те самые, в которых он тонул и задыхался, лишь отчасти были связаны с его братом.

– Он в ярости, – ответил Локи.

Я покосился на него, отмечая – про себя, – что не ожидал ничего другого.

– И, несмотря ни на что, вам не доставляет это никакого удовольствия.

Их отношения всегда были, как когда-то Локи выразился, довольно сложными, и эта ситуация должна была их еще несколько усложнить. Отвечал он негромко и ровно, тщательно подбирая слова, используя их аккуратно, осмотрительно:

– Его ярость для меня не имеет значения, но она выльется на Джейн – рано или поздно.

Я не мог оставить его утверждение без внимания – оно было странным, боязливым, словно дикий зверь, и я не знал, как верно подступиться к нему. Я отметил очевидное.

– Он любит свою жену – разве он способен причинить ей вред?

Локи глядел бездонно и застывшее, и руки его, сцепленные на груди, были покойны, словно вода.

– Да, любит, – ответил он, и в ответе том – лишь увядшие туманы, – но он по-прежнему опрометчивый, недальновидный и избалованный мальчишка, а гнев ослепляет его.

– Однако вы не опровергаете ничего, чем бы оно ни было.

Слухи загорелись ярко и внезапно, бродили долго, обсуждаемые, окрашиваемые в новые подробности, словно в цвета, но никто – никто не знал наверняка, что произошло на самом деле. Молчал Локи, молчала и Джейн.

– Зачем? – произнес он тогда. – Пусть каждый думает так, как пожелает.

Пусть и спорный, но это был все же его выбор.

– Как Джейн относится к ситуации?

Если он что-то и испытывал в то мгновение, то никак не выдал своих чувств, лишь его лицо, и так бледное, стало еще бледнее и острее. Он говорил отстраненно:

– Она верна своему супругу.

Я покачал головой.

– Вопрос не о верности, Локи, а о ее отношении.

Была ли она расстроена или равнодушна? Пыталась ли она бороться с теми слухами, расцветшими диким ядовитым цветком, стеблями своими опутавшим ее ноги, ее тело, ее стремления, или же оставила все на милость судьбы?

– Она делает вид, будто ничего не произошло.

Очевидно, это была верная реакция на происходящее, единственно правильная – со временем все забудется; все пройдет, растворится во времени памятью и больше никого не потревожит.

И все же:

– И это вас не устраивает.

Его недовольство – происходящим или же ею – было очевидным и открытым, словно незаживающая, слишком долго и упрямо незаживающая рана. Его заинденевшие губы едва подчинялись ему:

– Мне нет до этого дела.

И то, что он солжет, мне стало ясно ровно за секунду до самого обмана.