Это могло бы быть шуткой с его стороны, попыткой отвлечь мое внимание от чего-то существенного и достойного, но внимания здесь заслуживало лишь то, что он действительно в это верил.
– И как часто вам попадались не раздражающие?
Он выглядел слегка расстроенным, впрочем, расстройство то было худо наигранным и не разбавленным и каплей искренности хотя бы из уважения ко мне.
– Ни одной.
Это было вполне очевидно и не оставляло сомнений. Уголки его губ немного приподнялись, будто бы он почувствовал внезапный порыв улыбнуться – мне или своим так и не решенным и не решившимся мыслям, однако его лицо закаменело и осыпалось, когда я спросил – я не мог не спросить:
– А что же Джейн Фостер?
Все озорство его взгляда испарилось, испарилась и зелень в нем, и я получил подтверждение своим догадкам, когда он все же ответил:
– Она раздражает больше всех.
***
– Вы плохо спите?
Темные тени, залегшие под его глазами, могли в насыщенности своей, насыщенности и угрюмости посоперничать с самой ночью. Все в нем выдавало усталость и бессонницу, протяжную, нежданную и нежеланную. Сочувствие свое я старался держать при себе, зная наверняка – Локи его не оценит. Он лишь покачал головой – отрицая, впрочем это не стерло хмурости с его лица.
– Вас что-то беспокоит?
– Меня беспокоит ваша навязчивость, – недружелюбно ответил он, не замечая или же, напротив, прекрасно замечая и отдавая себе в этом отчет, насколько грубо и неучтиво прозвучали его слова. Решение сменить тему было обычным и устроило бы нас обоих, будь он немного доброжелательнее (настолько, насколько это в целом представлялось возможным – для него) в тот день.
– Вас не было три месяца. Это как-то связано со свадьбой вашего брата?
Складка у его некрасиво изогнутого – в гримасе – рта углубилась; он молчал – секунду, другую, словно уверяя меня в том, что он не склонен дать ответ, и я уже поддался той вере, когда он все же сказал:
– Не напрямую.
Это прозвучало довольно своеобразно, и я продолжил:
– Что вы имеете ввиду?
Он тяжело вздохнул, впервые не наслаждаясь, но досадуя на мое непонимание предельно ясных для него вещей.
– Не представляю, зачем все это. Эта свадьба, – он скривился. – Столько времени, сил уходит на подготовку, все возятся, сходят с ума. Фригга сама не своя. А ведь все это бессмысленно.
– Почему бессмысленно?
Он поднял на меня свой взгляд – сухой, прозрачный и горящий.
– Потому что все это ненастоящее. Они разойдутся, не пройдет и десятилетия.
– Вы так уверены в этом, – осторожно произнес я, пытаясь прощупать почву его доводов, добраться до корней его сомнения, – отчего? Вы так верите в то, что Тор не способен искренне полюбить?
Его удивление было практически осязаемым, и я мог бы разрезать его кинжалом, будь он при мне; я мог бы дотянуться до него, если бы пожелал.
– Тор? – его вопрос обернулся шипением змей, как бывало всякий раз, стоило ему поддаться раздражению. – Причем здесь Тор? Асгардцы верны тем, кого выбирают. Все миры верны, все, кроме одного, – он имел необыкновенную способность – остужать собственный гнев столь же быстро, как и разжигать его и поддаваться ему, и вот Локи замолк на секунду, и как бы сильно его предыдущие слова не были ужалены огнем, последующие были спокойнее, холоднее. – Ее чувство ненастоящее, и не увидит этого лишь слепой или глупец.
– К кому же вы причисляете брата?
– К влюбленным. Как известно, они удивительным образом представляют из себя и то, и другое.
Очевидно, его зрение было идеальным, его ум был острым и проницательным, а значит – ему было виднее.
– Так что же именно воспрепятствовало нашим встречам?
Он отвлекся от своих мыслей, и его внимание вновь было отдано мне. Он указал на очевидное немного иронично, немного сухо.
– Как вы видите, сегодня я пришел один.
Это было правдой – я больше не замечал преданной тенью следующих за ним стражников, и это пусть и насторожило меня, но не сильно – я знал, что когда-нибудь это время придет.
– Я могу поздравить вас с возвращением свободы?
Он ожидаемо пропустил мои слова мимо ушей, что нисколько меня не задело.
– Одину потребовалось много времени, чтобы понять – я никуда не уйду. Возможно, он наконец осознал, что, наказывая меня, он больше наказывал себя самого моим постоянным присутствием.
Его слова были пропитаны горечью, однако лишены разумного зерна – я не указал Локи об этом, он должен был прийти к этому сам. Его лицо внезапно разгладилось, лишенное прежних переживаний, его голос звучал испытывающе.
– Я мог бы больше не приходить к вам.
– И все же вы пришли.
Он кивнул, и взгляд его был интенсивным и пристальным.
– Знаете, что-то, пожалуй, есть в вашей идее про сосуд.
Я лишь привычно улыбнулся ему в ответ.
***
– Свадьба вашего брата через два дня. Вы хотите поговорить об этом?
Он был холоден и отстранен, и далек от всего – и от меня, от меня тоже.
Нет, ответил он, и даже не пошевелился.
– Вы уверены?
Все, что он позволил себе – это кивнуть слабо и едва заметно:
– Абсолютно.
Я не стал возражать, пусть и находил его ответ несколько поспешным и неестественным.
***
– Она попросила, чтобы я присутствовал.