– Вы так и не объяснили мне, что произошло, – нетерпеливо напомнил Пинчук. – Зачем-то сорвали меня с постели, заставили тащиться на другой конец города. Надеюсь, вы имеете сказать мне нечто действительно важное. Вы нашли убийц?
– Нет, – ответил Бондарь, глядя прямо перед собой. – Зато убийцы нашли меня.
– Ну, не то чтобы, – возразил Пинчук в типично одесской манере. – Вы, насколько я понимаю, живы и здоровы. Правда, вид у вас усталый.
– Такая уж ночка выдалась. Бессонная.
– Людмила постаралась?
– Это вас удивляет? – угрюмо осведомился Бондарь.
– Нет. Она и мертвого в могиле расшевелит. Южный темперамент.
– Это неудачная шутка.
– Про темперамент?
– Про могилу.
– Что-что? – У Пинчука сорвался голос.
– Да вы уже и сами догадались, – холодно сказал Бондарь.
– Она… Она…
– Умерла. Вернее, погибла.
– Черт! Как это случилось? – Пальцы Пинчука принялись теребить бровь.
– Ее взорвали. Вместо меня.
Вкратце рассказав о событиях в «Пассаже», Бондарь, не давая собеседнику ни минуты на то, чтобы прийти в себя, поинтересовался:
– Вы ведь по-своему любили Милочку… гм, Милу. Зачем же было подкладывать ее мне в постель? Неужели вы настолько мне не доверяете?
– Подкладывать в постель! – Попробовав слово на вкус, Пинчук скривился. – Фу, Женя. Это звучит пошло. Похабно, я бы сказал.
–
Двадцатисекундная пауза, повисшая в салоне автомобиля, показалась обоим вечностью. Наконец Пинчук, взявшийся за вторую бровь, неохотно признал:
– Действительно, я попросил Людмилу проследить за ходом вашего расследования. Но не из-за недоверия, нет. – Ладонь Пинчука прижалась к груди. – Просто я решил, что коренная одесситка может быть полезна вам, приезжему.
– Она действительно меня здорово выручила, – саркастически усмехнулся Бондарь. – Зарегистрировалась в гостинице вместо меня. Погибла тоже вместо меня.
– Только не говорите мне, что последнее обстоятельство вас огорчает.
– Огорчает? Да я просто в бешенстве!
– Вот и славно, – сказал Пинчук. – Значит, теперь вы возьметесь за поиски моих врагов по-настоящему, с огоньком. А мой плащ оставьте, пожалуйста, в покое, Женя. Он здесь ни при чем.
Опомнившийся Бондарь убрал руки от чужих лацканов и покачал головой:
– А вы циник, Григорий Иванович.
– Не в большей мере, чем вы сами. Кроме того, не забывайте, что я на днях пережил гораздо более страшную потерю. Секретарша – это только секретарша.
– И любовница.
– Бывшая, Женя, бывшая. – Пинчук повернул ключ зажигания и включил печку. – С появлением Ксюши все прочие женщины попросту перестали для меня существовать.
«Милочка Плющ – в буквальном смысле», – подумал Бондарь, после чего задал давно мучавший его вопрос:
– Кстати, вы знали, в какой именно гостинице мы остановимся?
– Людмила обмолвилась, что предпочитает «Пассаж». А что?
– Вы сказали об этом жене?
– Не помню. – Пинчук дернул плечами. – Возможно.
– Хотелось бы услышать более определенный ответ, – твердо сказал Бондарь. – Не спешите. Соберитесь с мыслями.
Некоторое время в машине было тихо, потом плечи Пинчука еще раз попытались выразить то недоумение, которое он испытывал, наконец он недовольно признался:
– Кажется, Оксана спросила, поселится ли москвич – то есть вы, Женя, – в нашем доме. Я ответил: нет. Она удивилась: почему? Мол, так было бы надежнее. А я… – Рассказ все чаще прерывался смущенными покашливаниями. – А я ответил, что в гостинице вам будет… гм-гм, удобнее.
– Потому что я поселюсь там не один, ведь так?
– Примерно, гм-гм…
– И вы сказали, что мы с Милой обосновались в одном номере.
– Это была тактическая уловка… Маленькая, гм-гм, военная хитрость.
– Вот как?
В глазах Бондаря зажглись нехорошие огоньки, после чего речь Пинчука непроизвольно ускорилась:
– Поймите меня правильно, Женя. Дело вовсе не в том, что у меня чересчур длинный язык. Я умышленно сказал, что вы сошлись с моей секретаршей. – Руки говорящего изобразили какую-то замысловатую фигуру, напоминающую двух переплетшихся осьминогов. – Это была, образно выражаясь, осознанная необходимость. Дело в том, что до свадьбы с Оксаной я был близок с Милой и… – импровизированные осьминоги активно зашевелили пальцами-щупальцами, – и Оксана об этом узнала. Стала требовать, чтобы я уволил секретаршу, мучить меня глупыми подозрениями, устраивать форменные допросы. Намекнув, что Мила сошлась с вами, я как бы обеспечил себе алиби. Презумпция невиновности, понимаете?
– Эта ваша презумпция, – непримиримо произнес Бондарь, – стоила жизни ни в чем не повинной женщине.
– Когда-нибудь с меня спросят, – вздохнул Пинчук. – За все спросят. И с меня, и с вас. Там. – Он ткнул пальцем в потолок, подразумевая, что где-то там, над ними, находятся небеса.
– Возможно. Только до той поры мы с вами будем наслаждаться жизнью, а кое-кто уже заплатил по счетам. В том числе и по чужим.
– У вас есть дети, Женя?
Скулы Бондаря окаменели, прежде чем он заставил себя процедить сквозь зубы:
– Нет. У меня нет детей.