На сем стою

Совершенно очевидно, что иной могла быть реакция умеренных католиков - Эразма, гуманистов, составлявших в Вормсе партию центра. Действительно, все могло быть по-другому, не будь давление столь мощным, не оставлявшим им возможности занять нейтральную позицию. Преодолевая свое нежелание, посредники вынуждены были примкнуть либо к одной, либо к другой стороне. Движение шло в обоих направлениях. Некоторые выдающиеся личности повернулись к Риму, среди них был Пиркгеймер Нюрнбергский. Сильнейшим ударом для Лютера явилась позиция, занятая Эразмом Роттердамским.

В сущности, ему не пришлось основательно пересматривать свои взгляды. Он продолжал считать, что Лютер сделал много хорошего и что он не еретик. Об этом Эразм открыто заявлял в своем письме, опубликованном уже в 1524 году. Но он сожалел о расколе христианского мира. Мечта Эразма о европейском согласии рухнула с началом войны между Францией и империей, вспыхнувшей незадолго до завершения Вормсского сейма. Случилось так, что в то же время раскол в Церкви разодрал цельные одежды Христа. Эразм предпочитал роль посредника, но весьма уважаемые им высокопоставленные персоны - короли, кардиналы и его старый друг, папа Адриан, неустанно оказывали давление на Эразма, требуя, чтобы он заявил о своей позиции. В конце концов Эразм сдался и согласился обнародовать свои разногласия с Лютером. Дело было не в индульгенциях. И не в мессе. Дело было в вероучении о человеке. Эразм написал трактат "О свободе воли".

Лютер выразил благодарность за то, что Эразм поставил этот вопрос во главу угла. "Лишь вы один обратились к сути проблемы, вместо того чтобы спорить о папстве, индульгенциях, чистилище и подобных тому пустяках. Лишь вы один обратились к основам, за что я благодарен вам". В основе расхождений Лютера с католической церковью лежал вопрос о природе и судьбе человека, и более о его судьбе, чем о природе. Вот почему между Лютером и Эразмом не произошло полного разрыва. Эразм прежде всего занимался проблемами нравственности, в то время как для Лютера первостепенным был вопрос о том, способен ли человек повлиять на свою судьбу добрыми делами, даже если он на таковые способен. Эразму удалось увести Лютера в сторону от этой проблемы, спросив, есть ли смысл в нравственных предписаниях Евангелия, если они невыполнимы. Лютер отвечал в характерной для него утрированной манере. Он сказал, что человек подобен ослу - сейчас им управляет Бог, а в следующую минуту - дьявол. Эта позиция, несомненно, предполагала, что человек совершенно не способен отличать добро от зла. Безусловно, по сути своей позиция Лютера была иной. Он заявлял о том, что человек природный может обладать гражданскими добродетелями, позволяющими ему быть ответственным мужем, нежным отцом, добропорядочным гражданином и достойным управителем. Человек способен проявлять честность и доблесть, подтверждением чего является пример древних римлян или современных турок. Человек способен к внешнему соблюдению большинства предписаний Евангелия. Но в глазах Божьих "нет праведника, ни одного". Побуждения никогда не бывают чистыми. Самые благородные поступки мотивируются высокомерием, эгоизмом, суетными желаниями и жаждой власти. С религиозной точки зрения, человек есть грешник. Поэтому он не может иметь притязаний перед Богом. Если он не погиб безвозвратно, то лишь потому, что Бог по милости Своей благоволит к нему, хотя человек того и не заслуживает.

Тогда проблема переходит с человека на Бога. Эразма занимал вопрос о нравственности как в Боге, так и в человеке. Несправедливо, что Бог создал человека, не наделив его способностью выполнить те условия, которые необходимы для спасения. В таком случае, как же можно его спасать или осуждать за то, что он не в состоянии сделать? "Это, безусловно, камень преткновения", - отвечал Лютер.

"Здравый смысл и природный разум в высшей степени искушаемы тем, что Бог единственно лишь по Своей воле оставляет, ожесточает и осуждает, как бы находя удовольствие в грехах и в подобных тому вечных мучениях, - Бог, Которому должно быть столь милостивым и благим. Такое понимание Бога представляется нечестивым, жестоким и нетерпимым, и против него во все века выступало множество людей. Сам я некогда был соблазняем до таких глубин пропасти отчаяния, что сожалел о своем появлении на свет. Невозможно отделаться от подобных мыслей, проводя наивные разграничения. Природный разум, сколь бы ни был велик соблазн, должен признать последствия, проистекающие от всеведения и всемогущества Божьего".