На семи дорогах

Растерявшиеся люди замерли посреди реки, не зная, в какую сторону двигаться, и в это мгновение раздалась звонкая и долгая пулеметная очередь.

Озаряемые светом ракет пули, вылетавшие из «максима», образовали в небе огненную дугу и просверлили дальний конец широкого пространства.

Какое-то время Бабакули и Ходжанепес слышали шум и крики, а потом воцарилась тишина.

Они оба убежали на восточную сторону и скрылись в густых зарослях, однако остановиться, чтобы хоть немного отдохнуть, долгое время не решались.

Ведя коней в поводу, они бежали по кочкам, не разбирая, где бугры, где ямы, и дышали глубже, чем их кони, пытавшиеся вырваться,

Наконец остановились.

Прислушиваясь к мучительной тишине, которая на-' валилась невыносимой тяжестью на барабанные перепонки, Бабакули тихо произнес:

— Кажется зять и другие прибыли туда, куда так стремились попасть.

Ты так думаешь?

— Разве ты не слышал, как строчил пулемет?

— Еще бы не слышал! Меня с ног до головы пронизывал этот грохот, он и до сих пор стоит в ушах.

— А тебе не кажется, Бабакули, что теперь можно услышать звук транспорта, который сумеет их переправить?

— Ничего не слышу.

Ночной холодок между тем все усиливался, затем с Койтена повеял пронизывающий ветер.

Бабакули и Ходжанепес въехали в глубокую лощину и остановили коней в десяти-пятнадцати километрах от села.

— Наши дела усложняются, — проговорил озабоченно Бабакули, думая о том, что их может ожидать в будущем.

— Не волнуйся, все будет в порядке. Положись на меня, — бодро ответил Ходжанепес. — Между прочим, я у них позаимствовал все, что нужно. Смотри сюда!

С этими словами Ходжанепес снял с седла своего коня битком набитый хурджун. Из него он первым делом вытащил скатерть, сотканную из верблюжьей шерсти, и расстелил ее на земле.

— Пока я рядом с тобой, тебе худо не будет! — улыбнулся Ходжанепес. — Как ты думаешь, неплохо нам сейчас будет перекусить мягким пшеничным хлебом и бараньей копченой ногой?

— У тебя, оказывается, есть хорошее деловое предложение, — сказал, прищурившись и улыбаясь, Бабакули, у которого от голода сводило живот.

Заморив червячка, Бабакули негромко обратился к Ходжанепесу:

— Что будем делать?

— Все очень просто, — не задумываясь, ответил Ходжанепес. — Мы находимся на дне оврага, который служит нам надежным прикрытием, камыши нас в какой-то мере предохраняют от холода, если забраться в их гущу. Так что теперь как порядочные люди, мы можем дать отдых нашим воспаленным глазам, тем более, что животы наши сыты.

— Миленький мой, золотые слова говоришь. Только ты не понял смысла моего вопроса.

— Это ты о чем?

— Тот мальчик остался в селе. И теперь в наших руках нет ничего, чем мы могли бы запугать старого пса...

— Дальше.

— Мальчик в скором времени вернется к старику, он не захочет жить без него. Мы должны уйти отсюда...

— К хибарке мальчика?

— Ну да, спрятаться возле нее в засаду и караулить. А как только мальчик придет, войти к старику вслед за ним. И тут уж старый шайтан будет в наших руках, никуда не денется. Мы заставим его показать, где находится гробница «Кызыл-Ата». Если будет упорствовать подвергнем его и сына самым зверским пыткам.

Начальное звено нового плана, предложенного Ба-бакули, было приведено в исполнение. Однако результатов пока никаких не было.

Вот уже несколько дней, сидя в укрытии, Ходжанепес и Бабакули наблюдали за убогим жильем Хаджи Тихого, ожидая Иламана, который, по их расчетам, должен был появиться.

Но мальчика не было.

Убедившись, что их план потерпел неудачу, Ходжа-непес и Бабакули вернулись обратно.

...Прошло почти два года, когда они снова появились в окрестностях Койтена.

Стояли последние дни последнего летнего месяца, и желтые листья на деревьях на каждом шагу напоминали им золото, запрятанное в горах, до которого они никак не могли добраться.

— Послушай, Ходжанепес, на этот раз мы отсюда не уйдем, пока не отыщем золото, — сказал Бабакули.

— Иншалла — если бог даст, — ответил напарник, думая о чем-то своем.

— Другие на нашем месте, располагая такими сведениями, обязательно нашли бы спрятанное сокровище.

— Как его найдешь? — вздохнул собеседник. — Что-то не идет этот проклятый мальчишка, и баста!

— Ладно, попробуем обойтись без него. Что ни делает аллах, все к лучшему!

В пятницу вечером Хаджи Тихий, взяв кремень, вышел из жилища.

Бабакули обратился к Ходжанепесу:

— Мельник отправился зажигать лампы шеитов.

— И что?

— Может быть, попробуем проследить за ним, не раскрывая себя? Вдруг это нам даст хоть какую-нибудь ниточку к запрятанному золоту.

Хаджи Тихий уверенно шел по едва заметной тропинке, которую пересекали то огромный валун, то обломившаяся с дерева сухая ветка.

Время от времени Хаджи опускался на колени около небольших бугров, окруженных невысокой защитной оградой, и читал заклинание — молитву, потом, высекая кремнем искры, возжигал светильник, приготовленный заранее близ могил со стороны кыбла — той стороны, в которую мусульманину положено обращаться во время молитвы.

Убедившись, что огонь не погас, Хаджи Тихий шел дальше, к следующей могиле.