На сердце без тебя метель...

Лиза даже покраснела от неловкости — неужто ее интерес к вошедшему мужчине был столь очевиден? Такая промашка с ее стороны! И словно в подтверждение этих опасений, после того, как присутствующие поблагодарили музыкантов вежливыми аплодисментами и стали подниматься с кресел по завершении концерта, Пульхерия Александровна вдруг подвела ее к небольшому мужскому кружку возле камина, который возглавлял граф Дмитриевский.

— Борис Григорьевич, — обратилась женщина к тут же поклонившемуся ей управителю. — Я бы желала представить вам mademoiselle Вдовину, что будет гостить с матерью в Заозерном до Пасхи, je présume^[34], волею Божьей. Mademoiselle Lisette, позвольте представить вам Бориса Григорьевича Головнина.

Короткий и вежливый кивок. Прикосновение к руке, которую протянула Лиза, и легкий взмах ресниц в попытке укрыть свои эмоции под взглядами — внимательным графа Дмитриевского и отчего-то недовольным Василя.

— Enchanté.

— Мне приятно вдвойне, mademoiselle Вдовина, — вежливо ответил ей Головнин, кланяясь повторно. Но в голосе, который произнес положенные случаю слова, не только его собеседница заметила мягкие нотки симпатии. И помимо воли, Лиза уносила с собой воспоминание об этом голосе, покидая салон и направляясь к покоям, в которых заждалась ее прихода мадам Вдовина. Она пыталась не думать о том, но мыслями то и дело возвращалась к этому мигу.

Короткое пожатие руки и мягкость голоса, отразившаяся на мимолетное мгновение в устремленных на нее глазах. И ей очень хотелось нынче убедить себя, что это было не лукавое плутовство, которое она чувствовала подсознательно в поведении Василя, и не столь нервирующая ее холодная отстраненность графа.

— Eh bien!^[35] — нетерпеливо протянула в сторону Лизы руку мадам Вдовина, едва та перешагнула порог отведенных им покоев, вынуждая подойти ближе к постели, в которой она пыталась читать при свете свечей. — Вы задержались, однако, ma chère, я чуть не умерла от любопытства, ожидая вашего возвращения.

— После ужина давали небольшой концерт, — объяснила Лиза свое позднее возвращение. — Василий Андреевич пел, а затем исполнили Моцарта на струнных и клавикордах… Изумительное исполнение! Вы бы непременно одобрили, мадам.

— Вы испытываете мое терпение, Лизхен, — строго проговорила Софья Петровна, поджимая губы, и Лиза поняла, что более лукавить нельзя. — Я слыхала, подъехал кто-то к парадному. Стряслось ли что? Кто прибыл?

— Господин Головнин, мадам, Борис Григорьевич. Пульхерия Александровна представила меня ему нынче. Он главный управитель у его сиятельства. Как я поняла, из дворян.

— Из бывших гвардейских? — мать спрашивала скорее из женского любопытства, чем из интереса. — Или армии инвалид?

— По летам не выходит ему инвалидом быть, — пояснила Лиза. — Едва ли старше его сиятельства. Пульхерия Александровна сказала только, что с Дмитриевскими связан он со времени, когда его сиятельство в столице служил.

Мадам Вдовина знаком показала, что ей достаточно сведений о Борисе. Лиза даже не удивилась — она с самого начала разговора знала, что мать пропустит мимо ушей известия о Головнине. Не того уровня персона. Софью Петровну интересовали гости графа, а более всего — его собственная персона. Впрочем, разве была в том хотя бы толика удивительного?

— Ручаюсь, мадам, толка не выйдет, — смело заметила Лиза в финале своего рассказа о вечере, вспоминая внимательные взгляды хозяина усадьбы и его холодные глаза. И тут же заслужила недовольный взгляд матери. Но прежде чем та успела ей возразить, добавила: — Готова биться об заклад, что его сиятельство и думать забыл обо мне, едва я, попрощавшись, переступила порог салона.

И удивилась бы без меры, ничуть не кривя душой, своей ошибке. Потому что, удалившись в курительную, трое мужчин говорили именно о ней, и не только происшествие, случившееся на землях Дмитриевского, было тому причиной.

— Что ты скажешь, Борис? — Василь расслабленно завалился на диван с высокой спинкой, ничуть не думая о том, что может испачкать обивку подошвами башмаков. Он с явным удовольствием отхлебнул из бокала, расплескав изрядное количество вина на ковер.

— Что скажу? Не понимаю, о чем ты, — Борис отошел к камину, протягивая ладони к огню, яростно пожиравшему поленья. У него всегда мерзли руки, а в эту холодную пору — тем паче.

— О барышне, что волею небес оказалась в логове страшного зверя, как в той французской сказке.

— Пристало ли говорить о ней в подобном тоне и при подобных… — Борис обвел рукой курительную, которая постепенно наполнялась запахом табака. Медленно вился тонкой струйкой дымок, выпущенный из ноздрей человека, который молча наблюдал за ними, развернув кресло в тени угла комнаты.

— Ранее ты не смущался обстоятельствами, Борис. Не иначе что изменилось, — с сарказмом заметил Василь. Поднявшись с места, он в несколько неровных шагов подошел к Головнину почти вплотную и легонько ткнул того пальцем в жилет. — Но только en dedans, n’est ce pas?^[36]