На сердце без тебя метель...

— Утро-то какое дивное, Ирина! — Лиза развела руки в стороны, словно хотела обнять солнце, что пробивалось лучами через голые ветви парковых деревьев в нескольких десятках шагов от дома и щедро заливало светом всю округу. — Что maman, не ведаешь? Пробудилась ли?

И оглянувшись через плечо на Ирину, радостно улыбнулась, когда та сказала, что все господа изволят почивать, по крайней мере, прислуге еще никто не звонил.

— Вчерась, небось, позднехонько разошлись по покоям-то, — вдруг разговорилась Ирина, подливая из кувшина воду в подставленные над фарфоровым тазиком руки Лизы. Наверное, ее расположила к барышне эта детская непосредственность, с которой та взвизгивала, когда холодная вода попадала при умывании на обнаженную кожу груди и плеч. Или личико гостьи, которое было такое… «чисто ангельское», как сказал один из выжлятников за ужином в черной кухне.

— Не думаю, что кто-то из господ до полудня пробудится, барышня, — говорила Ирина, помогая Лизе натянуть поверх свежей сорочки и туго затянутого корсета утреннее платье из кремового муслина, украшенное белыми вышитыми цветочками и широкими буфами рукавов у локтей. — Уж на то и господа, чтобы почивать…

«Уж я-то точнехонько нежилась бы в постели до полудня, а то и до трех часов, как частенько позволяет себе Василь Андреич, — думала горничная, аккуратно расчесывая спутанные со сна волосы барышни. — А эта-то подскочила, будто ей хлопотать весь день до вечерней зари…»

— Только Александр Никола… — она хотела сказать, что хозяин привык за годы, прожитые в деревне, вставать с постели с первыми лучами рассветными, но барышня вдруг помрачнела и резко оборвала ее, заметив, что «негоже-де сплетничать».

Ирина и замолкла обиженно, ругая себя, что поддалась очарованию девушки и слишком уж разоткровенничалась с ней. Хорошо хоть не успела за утренними хлопотами много наговорить, отвлекаясь на многочисленные крючки и шнурки, на заколки и шпильки.

Лиза же, заметив поджатые губы и тихое сопение горничной, сразу почувствовала себя виноватой. И эта вина, как обыкновенно бывало, стала давить на сердце, нашла тучей на ее настроение в это солнечное утро. Потому, уходя из покоев, торопясь в малую столовую, где сервировали нехитрый завтрак для ранних птах из господ, она достала из своего небольшого ларчика атласную ленту, что купила прошлым летом на ярмарке.

— Возьми, милая, — протянула Ирине, принявшейся застилать постель. — И не сердись на меня… коли обиду нанесла, так не со зла…

И вышла с прежней легкостью на душе, получив в ответ смущенную улыбку девушки, явно не ожидавшей подарка. Оттого и едва ли не пела что-то себе под нос, стараясь не улыбаться строгим на вид, высоким лакеям, что попадались навстречу в узком коридоре, ведущем из жилых покоев. Они так забавно жались к стенам, словно боялись даже ненароком коснуться хотя бы подола или буфов на рукавах ее платья…

А выйдя в анфиладу комнат, ведущую к малой столовой, Лиза не могла не залюбоваться светом, льющимся из окон через полупрозрачные занавеси. На легкой ткани, как и на снежном полотне, раскинувшемся возле дома, мелькали разноцветные искорки от солнечных лучей. Точно такие же украсили пышные белоснежные наряды деревьев и кустарников. Бушевавшая прошлой ночью метель отступила, оставляя сущее великолепие… истинную благодать….

Лиза была настолько поглощена красотой за окном и своими эмоциями, что, ступив в распахнутые двери столовой, не сразу заметила, что в комнате не одна. Только когда звякнула вилка, неловко стукнувшись о тарелку, она вдруг увидела Александра, сидевшего во главе пустого стола и наблюдающего за ее сияющим лицом со странным интересом в глазах.

— О, c’est vous^[39]… — произнесла Лиза полувопросительно, не сумев скрыть удивления, отразившегося в голосе. Черные брови тут же взлетели вверх, а уголок рта изогнулся, вызывая в ней волну странного смятения.

— Bonjour, mademoiselle Вдовина, — голос был мягок, но легкие нотки иронии, не укрывшиеся от уха Лизы, свели на нет всю кажущуюся изначально приветливость. — Разве вы ожидали увидеть кого-то иного в этом доме?

— Bonjour, monsieur. К стыду своему, вынуждена признать, что не ожидала увидеть ни единой персоны в столь ранний час. Мне сказали… — и смолкла, боясь показаться невоспитанной и чересчур любопытной. Но замолчала все же слишком поздно — Дмитриевский опустил взгляд на булку, на которую в тот момент намазывал масло, однако уголок рта по-прежнему выдавал насмешку над ее интересом к его персоне.

«Столь привычно, должно быть, для него, — рассердилась Лиза и на себя за смятение и неловкость, которые ощущала в его присутствии, и на него — за нарочитое пренебрежение правилами bon ton и за насмешку над ней. — Ужасный, ужаснейший человек!»

Александр вдруг резко поднялся из-за стола, едва она только позволила себе эту мысль, и в несколько шагов подошел к ней, по-прежнему стоявшей у порога. Лиза с трудом заставила себя не отступить даже на шаг, хотя сердце от испуга стучало в груди, словно от быстрого бега.