На сердце без тебя метель...

Размышления о том, что может сейчас твориться в Заозерном, лишили Лизу сна в ту ночь. Как и мысли о том, что, возможно, она была несправедлива к Амалии Карловне. Ведь та дала ей приют в своем доме, поспособствовала в поисках Николеньки. Наверное, Лиза действительно изменилась в худшую сторону, раз позволила себе наговорить хозяйке столько худого, держа злобу из-за кражи денег.

Поутру к завтраку Амалия Карловна не вышла. Ее место за столом пустовало, хотя Лиза точно знала — нынче ночью не было ни вызовов, ни тайных визитерш. В ответ на расспросы Акулина только пожала плечами, и Лиза решила, что переговорит с хозяйкой после своего возвращения.

Макар прибыл на своей линейке точно в срок. Лиза в который раз быстро перепрятала сверток с оставшимися ассигнациями, как делала теперь всякий раз перед выходом из дома, и выбежала за ворота к ожидавшему ее вознице. В дороге сердце билось в груди чаще обычного, тревога перед неизвестностью заставляла хвататься за боковины линейки. Сквозь странный гул в ушах еле доносились шум городских улиц и голос Макара, пытавшегося что-то рассказывать ей под стук лошадиных копыт по камням мостовой.

Неужели ее поиски вот-вот завершатся? Неужели она заберет Николеньку, чтобы больше никогда не отпускать от себя? «Ну, — поправила себя с нервным смешком Лиза, — по совершеннолетии придется. Без того никак». И тут же представила, сколько сложностей их ожидает: одни, без средств, без бумаг, без честного имени.

Церковь оказалась не та, хотя сходство было несомненным: то же количество красивых маковок, та же узорчатая ковка крестов, только без полумесяцев под распятиями. Даже узоры на куполах те же. Немудрено перепутать.

— Дык за деревьями один в один церква-то, сами посмотрите, — оправдывался Макар, разочарованно глядя на церковь и потирая затылок. — Кто ж знал-то? А я-то уж решил, что пособил вам, барыня. Уж простите меня, дурака…

Он выглядел таким огорченным, что Лиза не могла сдержать улыбки, пытаясь скрыть за этой улыбкой острое разочарование и боль. А потом, по обыкновению, шагнула за порог церковных ворот, надеясь найти временное утешение в благословенном полумраке храма, наполненном только запахом ладана да тихим треском свечей.

Именно там, еще в притворе, она как будто сломалась под гнетом отчаяния и устало опустилась на пол перед образами. Не было ни рыданий громких, ни тихих слез, ни желаний, ни мыслей, ни стремлений. Просто сидела, поникнув головой, и рассматривала в странном отупении узор из плиток возле складок подола.

— Обратись к Нему с молитвой и обрящешь, — вдруг произнес тихий голос над ее склоненной головой. — Не бывало такого, чтоб от души и чистого сердца мольбы вознес, а Он не ответил.

— А если сердце не чисто? — глухо прошептала в ответ невидимому собеседнику Лиза.

— Он милостив. Он простит. Ибо Отец Небесный любит нас, а любовь всепрощающа. Вспомни Послание святого апостола Павла. Вспомни каждое слово. Такова истинная любовь.

— Всепрощающа, — пробормотала, не поднимая головы, Лиза, и незнакомец промолчал в ответ. Но в этом молчании ей привиделась улыбка наставника, довольного, что ученик выучил урок.

Тихий шелест одежд и еле различимый звук поступи подсказали Лизе, что ее собеседник удалился внутрь храма. И только тогда она осмелилась поднять взгляд на образа, перед которыми сидела. Богоматерь смотрела на нее с понимающей улыбкой, словно разделяла с ней минуты покоя, принесшего легкость душе. И Лиза обратилась именно к Ней, умоляя о заступничестве перед Сыном Божьим. И как-то незаметно для самой Лизы в ее мольбе смешались и просьбы найти Николеньку, и молитвы за Александра. За них обоих горячо молилась она, встав на колени и не обращая внимания на редких прихожан, переступавших порог храма в тот час. Не за себя. Только за них.

На Немецкую улицу Лиза возвращалась в воодушевлении. Едва она переступила порог церковных ворот, раздав нищим все медяки из кошелька, как в душе ее возникло предчувствие, что вот-вот что-то случится. Что-то, что переменит ее судьбу. Это было сродни тому ощущению, когда она разворачивала записку от кукловода с указаниями насчет побега. Это было похоже на те чувства, что она испытывала, сидя на станции у коптящей лампы, пока в их сани запрягали лошадей, чтобы выехать в сторону снежного поля, подле которого велась охота. Но страха, что это нечто принесет что-то дурное, теперь не было.

— Тпру! Стой, окаянная! — Макар так резко остановил линейку, натянув поводья, что Лизе пришлось покрепче ухватиться за борт, чтобы не слететь с сиденья. — Ты сдурел, что ли, Гаврила?! А вот как огрею сейчас! Ты чего бросаешься, как блазень из темноты? А коли б животина понесла? Я б тогда барыню-то загубил…

— Охолоть-ка, Макар! — густым басом прогремел в ответ Гаврила. — Я тут до барыни. Негоже ей до дома нынче. Барыня, — обратился дворник уже напрямую к Лизе. — Тут до вас прибыли. Коли у дома появитесь, так и повяжут вас. Я тут ваш скарб вынес, не весь, правда. Берите его и уезжайте тотчас же.

— Да что ты несешь? Под хмелем, что ль?! — возмутился Макар.