На сердце без тебя метель...

Но Гаврила даже не повернул в его сторону головы. Шагнул в линейку, опасно наклонив ту на один бок почти до камней мостовой, и поставил на сиденье рядом с Лизой одну из шляпных коробок, что стояли в ее комнате.

— Уезжать вам нужно немедля, — твердо повторил Гаврила. — Сыскари прибыли. Беглая, говорят, вы холопка. Со смертоубийством от барина какого-то бежали. Да только хозяйка наша не верит ни слову. Да и какая вы холопка-то? Там сейчас господина пристава ждут. Потому что хозяйке грозили за укрывательство. Она-то сама сумеет отвадить от себя этих молодчиков. Господин пристав — мастак в этих делах. Но вас-то возьмут как пить дать.

Он еще ближе наклонился к Лизе и добавил шепотом, чтобы не услышал Макар, жадно ловивший каждое слово:

— Барыня наша не велела давать Макару знать, где остановитесь. Макар — человек хороший да шибко за воротник любитель залить. За копейку лишнюю, коли горло гореть будет, выдаст и не поморщится.

— Куда же мне ехать? — помимо воли вырвалось у Лизы. Слишком резко. Слишком нервозно.

Ее тревогу и страх почувствовала даже громко заржавшая и переступившая с ноги на ногу лошадь. Гаврила настороженно огляделся по сторонам, словно искал кого-то взглядом в сгущающихся сумерках. Но на улице, к его явному облегчению, было пусто.

— Пошто мне знать, куда вам податься, — грубовато ответил он. — Под беглыми везде земля горит, барыня, куда ни подайся.

— Я не холопка! — в отчаянии выкрикнула Лиза.

Гаврила даже бровью не повел.

— Знаю. Знаю, что брехня то. Не нашего вы рода, барыня. Даже ежели б привечали вас за свою в барском доме. У холопа взгляд другой. И этого не вытравить ни платьями дорогими, ни наречиями заморскими. Но то я знаю, а то… — Он не договорил и снова оглянулся на дом Амалии Карловны, а потом спрыгнул на мостовую. — Вам надобно поспешать. Меня вот-вот хватятся. Караулю здесь, почитай, как смеркаться начало. И забудьте хозяйку нашу и дом ее. Она велела так сказать вам. И ежели вас возьмут, то молчите о том, где были. Это я вам говорю уже. За беглую холопку достанется на орехи, да немало отсыплют. Потому помните наше добро к вам.

— Подожди, Гаврила, — перегнулась из линейки Лиза, чтобы ухватить дворника за плечо. — Уверен, что именно про смертоубийство речь вели?

— Сам слышал, — подтвердил Гаврила. — Так и сказали: «через смертоубийство бежала». Ежели такое приплели, барыня, то бежать тебе надо подальше от Москвы. А то по наговору еще и не такого лиха хватишь.

Смертоубийство. Это слово крутилось и крутилось в голове Лизы, не позволяя ей думать ни о чем, кроме страшного его значения. Один из самых ужасных ее кошмаров вдруг стал явью. Она не рассчитала количество капель и, не желая того, отравила. Убила человека, за жизнь которого так отчаянно боролась с обстоятельствами и даже с ним самим. Своей рукой влила отраву в вино. Александр был прав во всем. В каждом слове. Она действительно Иуда, пославшая его на смерть. Вот ее истинное имя…

— Куда мы едем, барыня? — вырвал ее из терзающих душу мыслей голос Макара.

Они были уже далеко от Немецкой. Линейка катилась медленным шагом по улице с множеством темных переулков. Высокие заборы закрывали освещенные окна домов, оттого Лизе казалось, что едут они в полной темноте, которую не мог разогнать даже скудный свет редких масляных фонарей.

— Где мы, Макар?

— Сретенка, барыня. Видите кресты? То Сретенская обитель, — откликнулся возница. — Куда отвезти-то вас? На двор постоялый какой? На квартиры в такой поздний час едва ли кто пустит.

Лиза с трудом разглядела в темноте осеннего вечера возвышающийся над крышами деревянных домов силуэт колокольни. Мысленно представила крест на вершине купола и вспомнила о том, как была еще совсем недавно уверена, что жизнь ее повернется иначе. Верно, так и случилось. Правда, перемены оказались вовсе не те, коих ждала.

Смертоубийство. Тяжкий грех! Немудрено, что Господь остается глух к ее молитвам. И даже заступничество Богоматери едва ли что-то изменит. Никогда ей не отмолить деяний своих, никогда не получить прощения.

«Любовь всепрощающа», — вспомнилось Лизе, когда они уже ехали по Волхонке. Но как быть, если простить уже некому? Если нет уже на свете того, на чье прощение надеешься втайне?

— Высади меня в начале Пречистенки.

Разум работал твердо и решительно в отличие от полумертвого сердца. По крайней мере, Лиза не ощущала его биения, как раньше. Словно известие о смерти Александра остановило его привычный ход. Даже когда спешно шла по переулку от Пречистенки до Остоженки, не чувствовала его биения. Ей было совсем не страшно идти без сопровождения от одного круга фонарного света к другому. Ей было все равно, что думают о ней редкие прохожие, что ее могут заметить из проезжающей мимо кареты. Ее сердце не билось. Душа молчала. Все чувства исчезли, как испаряется дымка тумана при солнечном свете.

Остановившись перед высокими деревянными воротами, Лиза несмело постучалась.