На сердце без тебя метель...

— Мирское, что с собой принесли, сдадите на хранение, — продолжала тем временем игуменья. — Кому в подмогу по трудничеству отдам — позже решу. Платье иное имеется? Это почистить бы… Ну, ступайте с Богом, Лизавета, и с моим благословением. Господь даст — через прилежное послушание путь к спасению от мук обретете.

Из мирского у Лизы была лишь шляпная коробка, которую в спешке впихнул ей в руки дворник Гаврила. Словно впервые увидев ее, Лиза не сумела побороть любопытство и заглянуть внутрь, прежде чем отдать в руки гостиничной сестры.

В коробке не оказалось ничего, что могло бы пригодиться нынче, — только самые дорогие для Лизы вещи: пожелтевшее кружево венчального платья матери и веточка искусственных роз, украшавшая волосы той в день венчания; медали отца; тонкая шаль с бахромой небесно-голубого шелка; рисунки Николеньки, причем один, самый важный, так истрепался в местах сгиба, что, казалось, вот-вот порвется; книга, взятая на память из Заозерного.

— Бедная-бедная Лиза, — прошептала Лиза, пряча под шалью книгу с сочинением Карамзина, один вид которой снова растревожил ее душу.

— Что-то маловато у вас вещей, — заметила экономка, принимая на хранение шляпную коробку.

Привычное траурное платье из шелка Лиза без сожалений отдала рухлядной сестре и получила взамен черное из дешевой бумазеи. Единственное, о чем осмелилась просить экономку, — оставить ей рисунки брата.

— Досточтимая матушка приказала все мирское на хранение сдать, — сурово напомнила та и захлопнула дверь кладовой, словно отсекая от Лизы все ее прошлое: и счастливое, и наполненное бедами и печалями.

В трудничество Лизу определили к больничной сестре, отвечавшей за монастырскую больницу. День ее начинался теперь с полунощницы, затем спустя несколько минут следовала литургия, после которой послушницы и трудницы собирались в трапезной на завтрак, а затем расходились по делам своего служения, чтобы вновь собраться здесь на обед. После трапезы они возвращались к работам, а в сумерках, отстояв службу, расходились по кельям для сна.

Больница при монастыре почти всегда была заполнена до отказа, в основном, людьми низших сословий — крестьянами и мещанами. Поначалу Лизу привлекали к изготовлению лекарств, стараясь держать подальше от больных. Но со временем больничная сестра все чаще стала просить новенькую помочь с больными. Лиза подносила лекарства, обтирала холодной водой горячечных и даже обрабатывала раны, с трудом сдерживая рвотные позывы при виде гнили, в которую превращались грязные порезы.

За всеми заботами постепенно уходило смятение из души, притупилась сердечная боль, притаившись где-то в самом дальнем уголке ее души. По совету матушки Клавдии, навестившей ее спустя неделю в больнице, Лиза старалась не думать о прошлом.

— Оставь печали и горести. Содеянного не переменить. Оно нам уроком служит, даже тем, кто с пути сбился праведного, — сказала игуменья, на пару мгновений задержавшись подле Лизы, склонившейся перед ней в почтительном поклоне. — Держи себя смиренно и достойно нынешнего звания. И тогда Господь наставит тебя на путь истинный.

Второй раз Лизе довелось увидеть матушку Клавдию лишь через пару недель, перед Покровом. За ней специально послали в больницу и проводили в покои игуменьи. Та была не одна. Подле нее стояла письмоводительница монастыря. Матушка Клавдия, будучи мещанского сословия, не умела ни читать, ни писать, потому помощь сестры Леониды была ей всегда кстати. Но присутствие той в настоящую минуту стало неожиданным для Лизы. Потому она несколько помедлила на пороге, и только строгий взгляд сопровождавшей сестры заставил ее вспомнить положенные слова.

— Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас.

— Аминь, — произнесла игуменья и жестом пригласила Лизу зайти. Окинула взглядом смиренную позу трудницы, ее наклоненную голову в темном плате, а потом шевельнула четками в руке.

— Не всякому слову верь, — проговорила негромко. — Знаешь?

— Знаю, досточтимая матушка, — ответила Лиза, радуясь, как школьница, выучившая урок, и продолжила цитату, ощущая невольный трепет: — Иной погрешает словом, но не от души, и кто не погрешал языком своим?

Игуменья кивнула, отчего полы ее апостольника качнулись с тихим шелестом.

— Похвальна мудрость твоя. Да будет она впрок. А такую строку помнишь: «Расспроси друга, ибо часто бывает клевета»?

От этих слов сердце Лизы забилось в груди пуще прежнего. Волнение усилилось во сто крат. Что будет? Ее все-таки выдадут властям? Что ж, она готова. Раз Господь решил покарать ее за свершения, так тому и быть.

— Сестра Агафия довела до моего сведения, что ты в который раз просила вещицу из числа тех, с коими из мира пришла. Правила едины для всех — келия красна не безделками мирскими, а духом святым и молитвами. Не искушай других своими просьбами. Храни все светлое в сердце своем, — произнесла матушка Клавдия сурово, чем окончательно сбила Лизу с толку.

Как могут быть связаны цитата из Книги премудростей и ее просьбы вернуть рисунок брата, тоска по которому взялась за нее в последние дни с утроенной силой?