Поначалу Анисья Филипповна не часто видела Николеньку. Тот почти не покидал своей половины, на прогулки первые недели его тоже не выводили. Несколько раз в неделю приезжал учитель, занимался с мальчиком грамматикой, математикой и языками. Фельдфебельша общалась большею частью с опекуном, регулярно приезжавшим проведать Николеньку. Он-то и сообщил, что ее маленький постоялец заскучал в одиночестве, и попросил позволить Николеньке играть с ее сыном, которого мальчик как-то углядел в оконце. Именно попросил, что весьма удивило Анисью. Не приказал, как заведено у благородных господ, а попросил разрешения бывать маленькому барину на прогулках с ее Мишей, а иногда по вечерам — на их половине. Она с радостью согласилась. Так в ее жизни появился Николаша, как с нежностью называла его фельдфебельша. Она стала замечать, что ни дядька, ни его жена не относились к мальчику иначе, как к навязанной им обязанности. Потому сама старалась окружить мальчика теплотой и заботой, угадав сердцем его одиночество и тоску.
Нет, она не осуждает сестру ее сударика, не приведи господь, уверяла фельфебельша. У всех в этом мире есть что-то, что мешает порой быть с теми, кого любишь. Сам Николаша всегда говорил, что сестрица скоро заберет его отсюда, а его благородие обещал ему это в каждый свой визит. Надо только подождать. Вот Николаша и ждал.
— Никто не думал, что так сложится. Стало уже совсем теплехонько за окошком, оттого и не кутали Николашу на прогулках. Не ведаю, чья вина, чей недогляд. Дядьки ли, мой ли. Надуло Николаше жабу[339]
. Аккурат перед прошлой Пасхой.Рассказывая, фельдфебельша теперь то и дело вытирала платком слезы. Никто и подумать не мог, по ее заверениям, что жалобы на боли в горле станут началом страшной болезни. Никто не предполагал, что смерть уже стоит на пороге дома, протянув свои костлявые руки к несчастному.
Спустя пару часов после вечернего чая у Николаши обнаружилась горячка. Чего только ни делала Анисья Филипповна, призванная к мальчику ночью перепуганным дядькой, — ни растирание груди можжевеловым бальзамом, ни смазывание уксусом висков, ни пропитанные холодной водой простыни не помогли. Николаша был уже почти без сознания. Приглашенный поутру доктор, прощупав пульс и осмотрев мальчика, только развел руками. Поставил компресс на грудь, посоветовал срочным порядком вызвать опекуна для прощания и позаботиться обо всем, что полагалось: заказать гроб да послать за священником для соборования. Да сказал еще, что у мальчика, вестимо, здоровье слабое, коли его жаба так свалила.
— Его благородие не успели с мальчиком проститься. Прибыли спустя два дня, как тот скончался. Горевал барин страшно, словно дитя родное потерял. Да, впрочем, любое горе видеть страшно… Одно только и могло служить утешением — Господь Николашу на Пасху забрал. Отметил, знать, не иначе. Душа его сразу в рай направилась, к угодникам святым. Я так и сказала его благородию в утешение.
— Как он ушел? — спросила Лиза еле слышно. Слезы уже не так больно сдавливали грудь, как вначале их разговора, и она смогла произнести эти несколько слов.
— Тихо. Мирно. Как уходят ангелы. Он, верно, и стал ангелочком, Николаша… Такая светлая душа у него была. Только беспокоился… — Анисья Филипповна запнулась, но, встретив твердый взгляд Лизы, продолжила: — Беспокоился, как вы будете без него, сударыня. Все просил передать, чтобы не горевали шибко по нему, что он встретит там маменьку и папеньку ваших, узнает их, и счастлив тем…
При этих словах Лизу захлестнуло столь сильной волной отчаяния, что показалось даже, будто сама сейчас умрет от разрыва сердца. Но Господь, судя по всему, оставил ее своей милостью. Несмотря на боль, сердце ее продолжало биться. Фельдфебельша, увидев, как смертельно побледнела ее гостья, быстро сбегала за холодной водой и ландышевыми каплями.
— Я ждала вас раньше, — повторила она позднее, когда капли сделали свое дело и сердце Лизы забилось ровнее. — Его благородие сказали мне, что вы прибудете тотчас же под Рождество. Велели подготовить весь скарб Николашин. Сначала забрали после похорон, а потом вернули все. Самолично привезли-с. Я и ждать-то не ждала, что сызнова увижу его благородие. Прибыли-с после Филиппова дня, все привезли и велели вас дожидаться.
Но Лизу сейчас не волновали все эти подробности.
— Где Николенька?.. — заговорила и поняла, что не сможет продолжить. Никогда не сможет произнести слово «схоронен» подле имени брата.
Но Анисья Филипповна поняла. Ободряюще сжала ее руку и тихо произнесла:
— Недалече тут. Подле церковки, что так любил малевать. Я провожу, коли желание есть.
Желания смотреть на могилу не было вовсе. Хотелось укрыться где-нибудь в темном месте, и чтобы не было ни чувств, ни мыслей. Но когда Всевышний шел навстречу Лизиным чаяниям?