На шхерахъ

Выборъ блюдъ оказался не очень великъ, но всѣ кушанья были весьма изысканны и поданы на фарфоровой посудѣ, составлявшей часть коллекціи, которую онъ какъ-то началъ собирать. Желтое, какъ яичный желтокъ, масло въ масленкѣ изъ серпентина съ привинчивающейся крышкой стояло на льду въ фаянсовомъ сосудѣ временъ Генриха II, кексъ лежалъ на треснувшемъ блюдѣ изъ Мариберга и сардины на неверскомъ блюдцѣ. Страхъ передъ пошлостью, проникающей всюду въ искусство, промышленность и жизнь, заставлялъ его искать оригинальнаго. Боргъ, какъ и многіе другіе, обратился къ утонченности, чтобы спасти свою личность отъ шлифовки въ общемъ потокѣ. Его утонченныя чувства не удовлетворялись скудной и быстро старѣющей красотой формъ и красокъ; въ томъ, что его окружало, онъ хотѣлъ имѣть исторію, воспоминаніе о міровыхъ событіяхъ. Этотъ черепокъ изъ фаянса временъ Генриха II молочно-бѣлаго цвѣта съ краснымъ, чернымъ и золотымъ орнаментомъ напоминалъ пейзажъ Луары съ замками эпохи Возрожденія. Эти украшенія въ стилѣ старыхъ рукописей приводили ему на память Елену де-Жанлисъ и ея библіотекаря, которые вмѣстѣ съ однимъ гончаромъ создали стиль чисто индивидуальный, который, однако, имѣлъ колоритъ рыцарской эпохи; той эпохи, когда высоко цѣнилась красота въ жизни, когда даже ремесло подчинялось наукѣ и искусству и преклонялось передъ мощью духа.

Приготовивъ все къ завтраку и оглядѣвъ свою работу, Боргъ почувствовалъ, будто, дѣйствительно, благодаря ему, частица культуры попала въ эту полу арктическую пустыню. Тутъ были сардины изъ Бретани, андалузскіе каштаны, волжская икра, сыръ изъ грюэрскихъ Альпъ, тюрингенская колбаса, англійскій кексъ, апельсины изъ Малой Азіи, оплетенная бутылка тосканскаго кьянти и бокалы съ золотыми иниціалами Фридриха Перваго. Въ общемъ, получилась смѣсь, не имѣвшая характера собранія или музея, просто какъ разсыпанныя тамъ и сямъ цвѣтныя пятна, сухіе цвѣты, но только не въ гербаріи, а вложенные межъ листовъ книги, взятой путешественникомъ съ собой въ дорогу.

Дѣвушка крикнула съ купанья: ау! Онъ отвѣтилъ. Она тотчасъ появилась изъ-за кустовъ, свѣжая и сіяющая здоровьемъ и весельемъ. Увидавъ приготовленный завтракъ, она подняла свою шапочку и шутливо поклонилась. Изысканность стола подѣйствовала на нее помимо ея желанія.

— Вы волшебникъ, — сказала она, — позвольте преклониться передъ вами.

— Не за что, — отвѣтилъ инспекторъ.

— Вы хотите сказать, что можете сдѣлать больше. Только, знаете ли, покорять природу, или какъ это вы тамъ распространялись — это ужъ вы лучше оставьте, — сказала дѣвушка покровительственнымъ тономъ старшей.

— Вы меня не поняли: я хотѣлъ только сказать, что мы можемъ отчасти подчинять себѣ силы природы, отъ которыхъ мы въ свою очередь отчасти зависимъ. Обратите вниманіе на это маленькое, но очень важное слово: "отчасти". А кромѣ того, я еще говорилъ, что въ нашей власти измѣнить характеръ мѣстности и весь нравственный обликъ его обитателей.

— Прекрасно. Въ такомъ случаѣ, обратите эти ужасные сѣрые камни въ итальянскій ландшафтъ съ мраморными виллами и пиніями.

— Ну, я, конечно, не фокусникъ, но если вы меня на это вызываете, то я обязуюсь ко дню вашего рожденія это сдѣлать.

— Великолѣпно. Пари. Итакъ, черезъ три недѣли? А если я проиграю?

— Тогда я выиграю, — вѣрно?

— Ну, тамъ увидимъ.

— Увидимъ, такъ увидимъ. А пока, не возьметесь ли вы за мои обязанности?

— Ваши обязанности? Какія такія обязанности? Лежать на диванѣ, да покуривать?

— Что жъ, если вы со всѣмъ справитесь, лежа на диванѣ, сдѣлайте одолженіе. Только врядъ ли. Л вамъ разскажу, почему это не такъ легко и какой смыслъ въ томъ, что я живу здѣсь на шхерахъ. Не угодно ли вамъ вина къ колбасѣ?

Боргъ налилъ въ бокалъ темно-краснаго кьянти и подалъ дѣвушкѣ. Она залпомъ выпила его.

— Вы знаете, мои обязанности здѣсь заключаются въ томъ, что я долженъ обучать населеніе рыболовному искусству.

— Вотъ это хорошо. Вѣдь вы же сами заявляли, что ни разу въ жизни не держали въ рукахъ удочки.

— Не перебивайте, пожалуйста, я вовсе не долженъ ихъ обучать уженью. Дѣло, видите ли, заключается вотъ въ чемъ: эти дикари консервативны, какъ и всякій подобный сбродъ...

— Что за выраженіе, — перебила снова дѣвушка.

— Я говорю правду. Такъ вотъ: благодаря своему невѣжеству и консерватизму, эти господа намѣрены, невидимому, распроститься со своимъ званіемъ рыбоядныхъ млекопитающихъ. Въ виду этого государство принуждено взять ихъ подъ опеку. Килька — да благословитъ Господь эту рыбу — являющаяся главнымъ источникомъ питанія для этихъ туземцевъ, грозитъ исчезнуть. Это, правду говоря, меня мало тревожитъ, потому что сотней рыбоѣдовъ больше или меньше — это, въ концѣ концовъ, совершенно безразлично. Однако, они должны жить, ибо этого желаетъ сельско хозяйственная Академія, и на моей обязанности лежитъ не позволять имъ истреблять свой хлѣбъ насущный. Понятно вамъ это?

— Это жестоко, ну да вѣдь вы не постѣсняетесь.