На шумных улицах градских

Крупнейшими цирками XIX в. были петербургский Чинизелли (с 1877 г.), московский Соломонского на Цветном бульваре (с 1880 г.); с 1873 г. работал, преимущественно на Кавказе и в Поволжье, разъездной цирк братьев Никитиных. Аким и Петр Никитины на всю навигацию зафрахтовывали пассажирский пароход, внизу помещали конюшню из 120 лошадей и зверинец и передвигались от одного города к другому, начиная сезоны в Астрахани, а к началу ярмарки поспевая в Нижний Новгород. Обязательным считалось появление наездницы на скачущей лошади, раздевавшейся на глазах у публики: она медленно снимала с себя до 15 пар панталон и сорочек, оставаясь, наконец, в трико телесного цвета. Любимцем публики был малорослый «вечный мальчик» Коля Никитин, прекрасный эквилибрист и жонглер на лошади, одевавшийся в бархатную курточку и короткие штанишки и гримировавший уже потрепанное жизнью лицо. Самым крупным разъездным был цирк братьев Труцци, выступавших большей частью в Прибалтике и на Украине (128; 586–587).

Считается, что к концу XIX в. в России работало до 30 цирков. А кроме крупных стационарных и передвижных цирков во дворах доходных домов больших городов устраивали представления маленькие бродячие труппы. А. Н. Бенуа вспоминал, что фактом его первого знакомства с театром был «собачий театр», то есть, по существу, цирковое представление, «…и увидел-то я его не в цирке, а в самой обыкновенной квартире, где-то на Адмиралтейской площади, снятой для того заезжим собачьим антрепренером. Мне было не более четырех лет… Всего я не помню, но четко врезался в память чудесный громадный черный и необычайно умный ньюфаундленд, который лаял нужное количество раз, когда кто-либо из публики вынимал из колоды ту или иную карту. Он же исполнял с хозяином в четыре руки (две руки и две лапы) известный «собачий вальс» на рояле» (15; I, 284).

Эстафету праздничного, занимательного, наполненного эффектами лубочного зрелища у балаганов в конце XIX в. перенимает синематограф – кино. Искушенный мастер балаганных чудес А. Я. Алексеев-Яковлев вспоминал: «Будучи привлечен к работам по организации Всероссийской Нижегородской выставки 1896 года, я… впервые в жизни увидел синематограф Люмьера, или «движущиеся фотографии», как тогда говорили. На тусклом квадрате экрана на всех парах летел почтовый поезд, он шел прямо на нас и сворачивал с экрана в сторону, в темноту зрительного зала. Я был изумлен подобным зрелищем. И будучи летом 1896 года на выставке, я каждый вечер заходил к Омону, где демонстрировался синематограф Люмьера».

И даже критик В. В. Стасов с восторгом писал о том, как в саду «Аквариум» «в таинственном «царстве теней» летит люмьеровский поезд – из дали, вкось, по картине, летит и все увеличивается и точно вот сию секунду на тебя надвинется и раздавит, точь-в-точь в «Анне Карениной» – это просто невообразимо…» (Цит. по: 55; 201). После «Проходящего поезда» зрители увидели «Улицу в Париже», «Сцены в саду», «Малороссийские пляски», а там фильмы потекли на экраны потоком. Синематограф быстро приобрел огромную популярность во всех слоях общества, начиная от Высочайшего Двора. Большинство кинотеатров размещались в приспособленных помещениях, в жилых домах, а то и в сараях и лабазах. Автор в детстве, уже в послевоенные годы, смотрел кино в огромном бревенчатом лабазе возле плотины старинного заводского пруда; северными зимами в зрительном зале, густо увешанном свисавшими с потолка космами инея, звук заглушался топотом десятков ног замерзающих зрителей; зато это чудо кинематографии («Тарзан», «Индийская гробница», но и «Чапаев», «Щорс», «Секретарь райкома», и, разумеется, «Падение Берлина» и «Кубанские казаки») носило громкое имя «Спартак». Вообще названия синематографов были звонкими: «Модерн», «Палас», «Эльдорадо», «Люкс», или таинственные – «Иллюзион», «Витаграф», «Электробиоскоп», «Спектрамоскоп», контрастируя с жалким видом. Так, «электротеатр» «Люкс», открытый в 1904 г. на углу Тверской и Большого Гнездниковского переулка сестрами Белинской и Гензель, имел всего 24 сидячих места и позади стояло еще человек 30. Вот описание «Большого Парижского Электротеатра» на углу Арбата и Большого Афанасьевского переулка в Москве, который в 1909 г. посетил с семьей Л. Н. Толстой: «Прямо от тротуара поднималась крутая узенькая лестничка, вела она в тесное душное, всегда переполненное фойе, уставленное венскими стульями. Зрительный зал был длинный и узкий. Передние, двадцатипятикопеечные места представляли собой простые, крашенные в зеленый цвет скамейки. Скрипучие венские стулья был дорогими, сорокакопеечными.

Справа от экрана примостилось старенькое облупленное пианино, за ним восседала седенькая таперша… Основным зрителем кино был тогдашний российский обыватель – приказчики, мелкие торговки, модистки. На их вкус были хороши непритязательные, комические картины, часто действительно не поднимавшиеся выше балагана, а то и хуже его» (55; 206–207).