На Сибирском тракте

Задира вскочил, ошалело заморгал глазами и стал сморкаться. Турбин на ходу отдавал приказания — кому почистить сапоги, кому побриться. Отозвал в сторону командира первого отделения и дал ему нагоняй за то, что у бойцов грязные подворотнички.

— Товарищ лейтенант! — услышал он громкий голос связного. — Вас вызывает командир роты.

— Всем привести себя в порядок! — на ходу отдал команду Турбин.

Как он и предполагал, остановка была временной. Роте предстояло пройти еще одиннадцать километров и остановиться на ночлег в городе Слока.

А солдаты уже готовились к отбою. Они раздобыли где-то старой соломы, которая воняла гнилью, разбросали ее по полу и сверху покрыли плащ-палатками. У изголовий положили вещмешки: постель была готова.

Турбин приказал Капустину выстроить взвод во дворе. Солдаты быстро выскакивали из дому: можно было подумать, что они только и ждали команды на построение.

Взвод Турбина выстраивался быстрее других в роте. Лишь Дьяков частенько запаздывал и, подбегая к строю мелкой рысью, поправлял гимнастерку и подтягивал штаны. Сейчас его не было видно. Не было и еще многих солдат. В доме стояла тишина.

— Где люди? — спросил Турбин у Капустина.

— Через минуту прибудут. — Лицо помощника командира взвода было встревоженным.

— Я спрашиваю, где солдаты?

— Недалеко тут… Вон там, — Капустин показал на море. — Мостик достраивают, верней, достраивали.

— Чего? — сурово переспросил Турбин, хотя ясно расслышал слова, произнесенные Капустиным.

— Да это Дьяков все… Пошел он с солдатами море смотреть. А посмотреть море больше всего захотел Таковой. Вы же знаете, какой он?

— Короче! — сверкая глазами, крикнул Турбин.

Капустин пошлепал губами и выпалил:

— Сейчас прибегут. Там вон, у моря, овражек есть, узкий и глубокий. Так Дьяков сказал, что он за полчаса сделает мосток через этот овражек. Чтоб, значит, не обходить его. Мы же ведь думали, долго тут будем. Хозяйка обрадовалась и дала старых досок и бревнышко. За Дьяковым пошли Таковой с Титовым. Ну и другие. Восемь человек в общем. Я послал за ними.

— Вы, конечно, знаете, что мы служим в особых войсках — оперативных?..

— Виноват, товарищ лейтенант. Дьяков пристал как банный лист: отпусти да отпусти. Он ведь и дня не может, чтоб не построгать да не попилить, шут его дери. Я думал, они до вашего прихода успеют. Между прочим, Дьяков-то, говорят, даже мебель для музея реставрировал.

— Э-э, завел шарманку, — вконец рассердился взводный. — Идите за ними, и чтобы через две минуты все были в строю!

Где-то залаяла собака. Слышалось сопение бойцов и удары сапог о мерзлую землю. «А все же какая размазня этот Капустин», — подумал Турбин.

— Где Задира?

— Ушел с Дьяковым, товарищ лейтенант, — ответил командир первого отделения.

Турбин удивленно хмыкнул.

Переминаясь с ноги на ногу, солдаты перешептывались в строю:

— Эх, в баньку бы счас теплую, попариться.

— А потом к Маше под бачок.

— У голодной куме одно на уме.

Во двор по одному вбегали бойцы-строители.

Таковой втиснулся в строй и сказал соседу:

— Навели переправу. Только гвозди кое-где не успели вбить. — Он усмехнулся. — Пьяный не ходи — качается, как на волнах.

«Качается»… Турбин вдруг вспомнил, что в поселке, где он рос, тоже был жиденький мостик. Через ручей. По нему хорошо было бегать босому. Мать боялась, что он свалится и убьется. А он не боялся и бегал. Турбин вздохнул.

Все солдаты стояли в строю. Уже темнело. На небе мигали звезды. Разрывая вечернюю тишину, раздалась команда:

— Рравняйсь! Смирно! Отставить! Смирно!

И словно в насмешку, с соседнего квартала донесся басок:

— Микита, ножичек давай, едят тебя мухи.

Там устраивались на ночлег пехотинцы.

ТАЙНИКИ АРХИВНЫЕ

— Вот, Михаил Яковлевич, — пробормотала девушка-архивариус, торопливо положив на стол кипу помятых, старых бумаг, называемую по-научному «единицей хранения», а попроще — архивным делом.

— Да кладите вы потише, — поморщился Ушаков. — Не видите, сколько в них пыли.

Пыли в единицах хранения и в самом деле было страшно много. Ушаков не мог понять, откуда она, эта пыль, берется. В хранилищах чистый воздух, шумит вентилятор, и днем и ночью проветривая помещение. Архивные дела уложены в картонные коробки. А на ж тебе: возьмешь дело, пролежавшее годков этак тридцать-сорок, тряхнешь его и закашляешь.

Некоторые от пыли чихают. Есть люди, которые никак не реагируют на пыль. А Михаила Яковлевича одолевает кашель. С утра еще ничего, а ближе к обеду появляется неприятное ощущение в горле, будто оно заболело или что-то в него попало, и хочется без конца откашливаться.

На столе рядом с архивными бумагами лежит заявление Никулина Дмитрия Никитича, по архивной терминологии — «запрос». Оный Никулин хочет получить справку, что он работал когда-то председателем колхоза. Желание понятное: человеку шестьдесят лет и пора уходить на пенсию.