На скалах и долинах Дагестана. Герои и фанатики

С каждым днем ему становилось все тяжелее и тяжелее жить. Точно черная туча накрыла его, и он не видел ни впереди, ни позади себя ни малейшего проблеска. Чувство ненависти и желание мстить давно улеглось в его сердце. По сравнению с той бездной горя, несправедливости и зверства во всех его проявлениях, которые он видел на каждом шагу, выпавшие на его долю обиды казались теперь пустяками, недостойными внимания. Не меньшими, если даже не большими пустяками представлялись Николай-беку и его мечты о будущем могуществе Шамиля и о своей роли при нем советчика и устроителя новой жизни в одичалой от постоянных кровопролитий стране. Знакомство с Спиридовым и беседы с ним перевернули все в уме Николай-бека, и он, словно потерявший нить, заблудился сам в своих умозаключениях, во всем разочаровался и ничему больше не верил. Весь мир опротивел ему, а больше всего он сам. Только пустынные горы, то заросшие темной зеленью, то угрюмо-серые и ярко-желтые, немые и величественные, с раскинувшимся над ними голубым шатром небес и залитые лучами солнца, способны были еще пробудить в душе Николай-бека что-то похожее на удовольствие и восторг; ко всему же прочему, особенно к людям, к какой бы национальности они ни принадлежали, он питал глубокое отвращение.

По временам отвращение это доходило до того, что Николай-бек был не в состоянии видеть кого бы то ни было и спешил уединиться. В такие минуты он уезжал в горы, чаще всего к разоренному и покинутому аулу Ашильты. Там он садился на камень над могилой Дуни и по несколько часов сидел, задумчиво глядя на развалины вымершего аула.

Полуразрушенные, закоптелые от дыма сакли с провалившимися крышами, словно застывшие от пережитого ими ужаса, смотрели на родные горы пустыми дырами своих окон и распахнутых настежь и сорванных с петель дверей. На узких, как коридоры, полусумрачных улицах еще белели кости лошадей, овец и коров, убитых или сгоревших в пылу битвы, валялись черепки незатейливой посуды и обломки домашней утвари. Все, что было лучшего и ценного, было давным-давно расхищено соседними горцами, трупы убитых преданы земле, и от некогда богатого, многолюдного аула остались одни только груды камней да переходящие в легенду воспоминания. Под впечатлением своего сна Николай-бек почувствовал вдруг неодолимое желание поехать на могилу Дуни; словно какой-то тайный голос властно звал его; повинуясь ему, он торопливо оседлал коня и, выехав из ворот сакли, рысью пустил его по хорошо знакомой тропинке.

В глубокой задумчивости ехал Николай-бек, не обращая ни на что внимания, изредка машинально пощелкивая концом плети по широкой подпруге, от чего его конь всякий раз нервно вздрагивал и прибавлял ходу.

Только подъезжая к Бетлинской горе, около которой был расположен аул Ашильты, некогда многолюдный и оживленный, теперь безмолвный и мертвенноунылый, Николай-бек очнулся от своей задумчивости и, подняв голову, оглянулся кругом. У самого обрыва, во всей красоте своей темно-зеленой листвы, возвышался знакомый Николай-беку чинар, Его широкие ветви, словно руки, протянулись и заслоняли своей прохладной тенью огромный камень, бесформенной глыбой серевший среди зелени.

Николай-бек стреножил коня и пустил его пастись, подошел к камню и вперил в него задумчивый взгляд. Целый вихрь мыслей, неясных, отрывочных, мучительно-болезненных, проносился в его мозгу.

Этот камень на могиле единственного человека, которого он любил, который был ему дороже самой жизни, представлялся Николай-беку в его холодном молчании каким-то чудовищем, загородившим массивным телом доступ куда-то в другой, неведомый мир, за гранью которого Николай-бек мог найти утешение и покой от мучительного кошмара, овладевшего им.

Порой Николай-беку казалось, что стоит только сдвинуть этот камень и ему сделается легче, словно тяжесть этой каменной глыбы, придавив прах любимого существа, одновременно с этим придавила и его самого.

Это ощущение было так живо, что Николай-бек машинально протянул руки и навалился всей своей тяжестью на камень, но тот даже не дрогнул и продолжал стоять по-прежнему, серый, холодный, загадочнозадумчивый.

Николай-бек отнял руки, вздохнул и затем, легким прыжком вскочив на камень, уселся в своей обычной позе, подперев ладонью подбородок и устремив задумчивый взгляд на развернувшуюся перед ним панораму вымершего аула.

Мертвая тишина царила кругом, только монотонно и глухо бурлили волны неспокойной реки.