На скалах и долинах Дагестана. Перед грозою

На этот призыв со всех концов, как воронье на падаль, шли и ехали все, кому только хотелось славы и добычи. Огромное полчище росло, как лавина. Кази-мулла лично встречал каждого мало-мальски знатного или прославленного в прежних войнах джигита и осыпал любезностями. В один прекрасный день к нему, в числе прочих, явился молодой кабардинский князь с тремя узденями и заявил желание примкнуть к походу. Сильно обрадовался Кази-мулла такому гостю: давно хотелось ему переманить на свою сторону уже покорившуюся нам Кабарду, но до сих пор все его попытки были неудачны. Хорошо зная силу русских, кабардинцы не внимали сладким словам имама и не шли к нему в войско, кроме отдельных личностей, большей частью бедняков и незнатного происхождения. В силу таких обстоятельств, приезд кабардинского князя из славного рода Узбиевых, за которым, по его словам, следовало более полсотни отборных всадников, был для Кази-муллы настоящим подарком. Он особенно ласково обошелся с молодым кабардинцем, пригласил его даже в свой совет, куда допускались только избраннейшие, и всячески ублажал его. Поселился молодой князь у родственника Кази-муллы и целые дни проводил в обществе самого имама Гамзат-бека и Шамиля, этих хитрейших и умнейших голов во всем Дагестане. Принимая участие в важных советах и в торопливых приготовлениях к походу, молодой князь не упускал случая и повеселиться. Участвовал с молодежью в охоте и даже в одном набеге на отложившийся было от имама аул. Аул был сожжен, жители частью вырезаны, частью разогнаны по лесам, и князь вернулся в Гимры, стяжав себе среди своих сподвижников славу лихого джигита.

Так прошло недели две, и в течение всего этого времени жизнь Темирязева (лихой кабардинский князь был не кто, как он) висела на волоске. Каждый день в Гимры прибывали новые и новые волонтеры, среди которых могли легко найтись люди, знавшие в лицо Темирязева или кого-либо из его самозваных узденей, и тогда страшно подумать, какие муки ожидали его. Горцы, вообще жестокие к своим врагам, с изменниками, злоупотреблявшими их доверием и гостеприимством, поступают особенно беспощадно и подвергают неслыханным истязаниям.

К большому для него счастию, на этот раз у Темирязева среди всех собравшихся в Гимрах джигитов не нашлось ни одного знакомого.

Наступил день, назначенный к выступлению в поход. Шумно и в беспорядке тронулись полчища Кази-муллы. Впереди, джигитуя и стреляя в воздух, в упоении неистового восторга неслась молодежь. Наибы и старшины сурово и важно ехали перед своими отрядами, белобородые муллы торжественно везли зеленые и черные значки. За конными следом, нестройными массами валила пешая рать, бедно одетая и плохо вооруженная. За аулом, на остром выступе скалы, возвышавшейся над дорогой, стоял сам Кази-мулла, верхом на белом как снег иноходце, окруженный наибами и самыми приближенными мюридами. Нахмурив брови и сжав губы, имам пристально смотрел на проходившие мимо него толпы, и на его бесстрастном, как бы окаменелом лице никто бы не угадал волновавшие его чувства.

— А где кабардинский князь? — спросил Кази-мулла, не видя своего гостя.

— Он заболел сегодня ночью, — отвечал стоявший ближе всех Шамиль, — и остался дня на 2–3 в ауле. Он просил передать тебе, имам, чтобы ты о нем не беспокоился. Послезавтра, по его расчету, должен прибыть его отряд, и тогда князь вместе с ним поспешит за тобою вдогонку.

— Пусть поступает, как знает, ему виднее, — пробормотал имам и, съехав осторожно с вершины, на которой стоял, резвой иноходью помчался вперед, к голове колонны. Наибы и мюриды блестящей и грозной толпой последовали за ним.

С уходом полчища Кази-муллы Гимры опустели, в ауле остались старики, женщины и дети под охраной небольшого числа джигитов.

Целый день пролежал князь на полу занимаемой им сакли, и только к вечеру ему стало настолько лучше, что он мог выйти и посидеть около сакли.

Самого хозяина и двух его сыновей не было, они ушли в поход. В сакле осталась жена хозяина, ее дочь, красавица Кэримат, старый дед и несколько человек рабочих.

С самого приезда князя в их дом Кэримат почувствовала к нему невольное влечение, он ей чрезвычайно нравился, но, к большой ее досаде, князь на нее не обращал никакого внимания.

Это было тем обиднее, что во всем ауле Кэримат могла по справедливости назваться самой красивой девушкой. Среднего роста, стройная, с большими, как у лани, глазами, длинными волосами, заплетенными в косы, она ко всему этому обладала изумительной грацией и красивой ловкостью во всех движениях.

Войдя на двор тихой, колеблющейся походкой, больной князь оглянулся и, увидев Кэримат, с ласковой улыбкой обратился к ней:

— Роза Гимрийского аула, радость очей моих, от болезни во мне все перегорело внутри и чрез то я чувствую страшную жажду; прошу тебя, принеси мне кислого молока с холодной водой.