На скосе века

Снова Киев.
      И девушки
          нежной, певучей осанки.
Все — такие, как вы.
         Но не встретить на улицах вас,
Довоенные девочки,
         детство моё, —
                киевлянки!
Мои взрослые сверстницы,
             где вы и как вы сейчас?
Я не к вашим ногам
         припадал молодыми губами,
Всё не вам объяснял,
          что пытался себе объяснить.
Я оставил вас в детстве,
           одних,
              словно мёртвую память, —
Обронил, словно можно
           частицу себя обронить.
Мы встречались порой.
           Говорили.
                Мне некогда было:
Я проделывал путь,
         пробивая дорогу плечом.
Боль эпохи моей
         подняла меня,
              сердце пронзила,
Отделила от вас,
         словно были вы здесь ни при чём.
Словно это не вы
        и не горькие ваши романы.
Ваши браки, разводы,
          смятенья
              и схватки с тоской.
Той любви, что хотели,
           мечтали о ней постоянно, —
Той любви вдруг не стало,
            а вы не умели с другой.
Знал я это,
     но знал не про вас.
               Я разыгрывал роли.
От безвкусицы южной зверел,
              вам не верил порой…
Чушь.
    Ведь боль остаётся
             в любой аффектации — болью.
А судьба остаётся
         в любом проявленье — судьбой…
Что же делать?
       Живём.
           И дела наши вовсе неплохи.
Если что и не так — надо жить.
               Мы выносим свой крест.
За гарантию счастья
          не спросишь с минувшей эпохи.
За любовь не получишь
           с давно отшумевших торжеств.
И не вы эти девушки
           нежной, певучей осанки,
Что спешат,
      как спешили,
           сияя доверием,
                  вы.
Я ищу вас везде.
         Я такой же, как вы, киевлянки, —
Та же южная кровь,
         лишь обдутая ветром Москвы.
Я такой же, как вы.
          Так откуда в душе ощущенье
Самой подлой вины,
         словно стал я банкротом сейчас.
Словно мог я вас всех полюбить,
               увести от крушенья,
Все мечты вам спасти —
           и по глупости только не спас.

1962

* * *

Мой ритм заглох. Живу как перед казнью.
Бессмысленно гляжу на белый свет,
Про всё забыв… И строчка в строчке вязнет.
Не светятся слова — в них связи нет.

Где ж эта связь? Иль впрямь лишь сам собою
Я занят был, бунтуя и кляня…
А связей — нет. И, значит, впрямь пустое
Всё, чем я жил,
       за что убьют меня.

А смерть грозит. Грозит кровопролитье.
Оно придёт — пиши иль не пиши.
Какой тут ритм! Кому нужны открытья
Подспудных связей жизни и души?

Все связи — рвутся. Всем — грозит стихия.
Российский бунт несёт не свет, а тьму…
Пусть даже Бог опять спасёт Россию,
Коль этот труд не надоел Ему.

Пусть даже вновь потом откроют право…
Нет ритма. Вижу кровь, а не зарю.
И не живу.
     Как кролик на удава,
Глаз не сводя, в грядущее смотрю.

1962

Танцы

Последний автобус подъехал
К посёлку. И выдохся он.
И ливнем дурачеств и смеха
Ворвались девчонки в салон.

Ах, танцы!.. Вы кончились к ночи.
Пусть!.. Завтра начнётесь опять!
И было им весело очень
В полночный автобус вбегать.