Верней — расчёта… Трезв расчёт.Впрямь большинство спасёт сноровкаА шею кто себе свернёт —Дешевле выплатить страховку.А мне-то что? Но вот в окноГляжу… И злюсь. Брюзжу с чего-то.Как будто мне не всё равно,Какие в Брайтоне расчёты.Что злиться, если жив-здоров?И твёрдо ведаешь к тому же,Что здесь ты в лучшем из миров,А остальные — много хуже.Всё так, но страх меня гнетёт,Что и когда беда накатит,Здесь тот же скажется расчётИ на спасенье средств не хватит.1987
Виктору Некрасову
К его 75-летию
Взлёт мысли… Боль тщеты… Попойка…И стыд… И жизнь плечом к плечу…— Куда летишь ты, птица-тройка?— К едрёной матери лечу…И смех. То ль гордый, то ли горький.Летит — хоть мы не в ней сейчас…А над Владимирскою горкойЗакаты те же, что при нас.И тот же свет. И люди даже,И тень всё та же — как в лесу.И чьё-то детство видит так жеТрамвайчик кукольный внизу.А тройка мчится!.. Скоро ухнет —То ль в топь, то ль в чьи-то города.А на московских светлых кухняхОстры беседы, как всегда.Взлёт мысли… Гнёт судьбы… Могу лиЗабыть?.. А тройка влезла в грязь.И гибнут мальчики в Кабуле,На ней к той цели донесясь.К той матери… А в спорах — вечность.А тройка прёт, хоть нет пути,И лишь дурная бесконечностьПред ней зияет впереди.А мы с неё свалились, Вика,В безвинность, правде вопреки.…Что ж, мы и впрямь той тройки дикойТеперь давно не седоки.И можно жить. И верить стойко,Что всё! — мы люди стран иных…Но эти мальчики!.. Но тройка!..Но боль и стыд… Что мы без них?Летит — не слышит тройка-птица,Летит, куда её несёт.Куда за ней лететь стремитсяВесь мир… Но не летит — ползёт.А мы следим и зависть прячемК усталым сверстникам своим.Летят — пускай к чертям собачьим.А мы и к чёрту не летим.И давней нежностью пылаяК столь долгой юности твоей,Я одного тебе желаюВ твой заграничный юбилей,Лишь одного, коль ты позволишь:Не громкой славы новый круг,Не денег даже… А того лишь,Чтоб оказалось как-то вдруг,Что с тройкой всё не так уж скверно,Что в жизни всё наоборот,Что я с отчаянья неверноОтобразил её полёт.Лето 1985
Забыть я это не смогу — хоть всё на свете прах.Был за морями МГУ, а Гарвард — в двух шагах.Была не сессия ВАСХНИЛ — церковный строгий зал,Где перед честными людьми Джон Сильвер речь держал.